освящения от Твоего соседства, и [мне казалось], что я касаюсь своими руками самой священной, всесвященной и богоприличной скинии. Мои члены осязали очи, уста, лоб, тело, ланиты, и я ощущал прикосновение, производимое как бы имеющимся телом, хотя и понимал, что не мог видеть желаемое глазами. Ибо как [можно было увидеть] то, что было восхищено ввысь, в небесные святилища. И все это — нынешний [праздник][1274].

Гробница Богородицы. Престол, установленный над ложем. Храм Успения Богородицы в Гефсимании

Значительная часть проповеди посвящена изложению чудес, произошедших при Успении Богородицы. Сведения о них, как отмечает Дамаскин, «весьма сжатые и краткие, передававшиеся от отца к сыну, мы получили издревле»[1275]. Очевидно, речь идет об апокрифических сказаниях об Успении, которые были известны Иоанну и которыми он воспользовался при составлении этой проповеди. Одновременно он опирается на ареопагитский трактат «О божественных именах».

При кончине Богородицы присутствовали апостолы, которых «со всех концов земли в Иерусалим доставило облако». Вместе с апостолами «прибыли их последователи и преемники». Присутствовало также «богоизбранное общество Иерусалимлян». Частью этой священной стражи стали «отрасли древних праведников и пророков». Не остался безучастным и сонм ангелов[1276].

Каждый из участников события воспевал гимны в честь Богородицы. Произошло даже «состязание и борьба [речей], не с тем, чтобы одна превзошла другие… но чтобы не упустить ничего в сильном стремлении воспеть Бога и прославить Божию Матерь». Адам и Ева воскликнули: «Ты, блаженная дочь, упразднила наказание за наше преступление. Ты, унаследовав от нас тленное тело, родила нам Одеяние нетления». Пророки говорили: «Ты исполнила наши проречения; Ты принесла долгожданную радость». А святые, прибывшие на погребение, произносили такие слова: «Пребудь с нами, утешение наше, единая на земле наша отрада. Не оставляй нас осиротевшими, Матерь, ради любви нашей к Сыну Твоему»[1277].

Далее в своем описании кончины и погребения Богоматери Иоанн Дамаскин следует «Сказанию об Успении», повествуя и о том, как Христос явился, чтобы взять душу Своей Матери на небо, и о приготовлении Богородицы к погребению, и о погребальной процессии, и о нечестивом иудее, пытавшемся опрокинуть одр, из-за чего у него отвалились обе руки, и о том, как тело Богородицы было положено в гробнице в Гефсимании, откуда Она «на третий день возносится в небесные обители»[1278].

Неожиданно проповедник делает экскурс в языческую обрядность и рассказывает о том, как совершаются празднования в честь древнегреческой богини Реи или Кибелы[1279]:

Итак, придите, будем и мы сегодня праздновать исходный праздник Матери Божией без свирелей и корибантов[1280] и не совершая вакхических шествий в честь Матери ложноименуемых богов, которую они, безумцы, измышляют многодетной, а слово истины представляет бездетной. Они [эти боги] суть не что иное, как демоны и призраки, подобные теням, которые зловредно представляются тем, чем не являются… А то, что род демонов является бестелесным, вполне ясно даже для слепых очами разума. Ведь где-то в своих сочинениях Гомер сказал, описывая состояние чтимых им богов: «Ибо не брашен не едят, ни от гроздей вина не вкушают. Тем и бескровны они и бессмертными их нарицают»[1281]… Весьма справедливы слова Гомера «их нарицают». Они лишь называются бессмертными, не являясь тем, чем их называют. Ибо они умерли злой смертью[1282].

Это отступление от основной темы призвано подчеркнуть отличие христианского праздника от языческих мистерий. За четыре столетия до Иоанна Дамаскина святитель Григорий Богослов писал в Слове на Крещение Господне:

Опять Иисус мой, и опять таинство — таинство не обманчивое и безобразное, таинство не языческого заблуждения и пьянства… но таинство высокое и божественное, подающее нам высшее сияние… Тайноводствуют ли к чему-либо подобному эллины? Для меня всякий их обряд и таинство есть сумасшествие, темное изобретение демонов и произведение ума, находящегося в их власти… Наши праздники — не рождения и сокрытия Зевса, критского тирана, не крики, рукоплескания и пляски вооруженных куретов…[1283] не свирели и корибанты, не те обряды, которые в честь Реи, матери богов, совершаются посвящающими и посвящаемыми…[1284]

Богоматерь Аристократуса. Икона. XIII в. Монастырь Ватопед, Афоне

Иоанн Дамаскин почти буквально повторяет Григория Богослова, когда говорит о «свирелях и корибантах», но расширяет свое описание языческих празднеств за счет цитаты из Гомера. Подчеркивается не просто иллюзорность языческих богов, но и их демоническая натура. То, что языческие боги — это демоны, было общим местом христианской литературы, начиная с апологетов II века.

Языческим богам противопоставляется Единый истинный Бог, а «матери богов» — Матерь Божия. Подчеркивается, что Она не богиня, и всякое отождествление Ее с языческими богинями недопустимо:

А Тот, Кому мы поклоняемся, есть Бог истинный, Бог, Который не переходил из небытия в бытие, вечно Сущий от вечно Сущего, Который превыше всякой причины, слова и понятия как времени, так и естества. Мы чествуем и почитаем Матерь Божию, не приписывая Ей безвременное рождение [Сына] по Божеству, — ведь рождение Бога Слова безвременно и совечно Отцу, — но исповедуем второе рождение через добровольное воплощение, которого причиной Ее и знаем, и именуем. Ибо Сущий безначально бесплотным воплощается «нас ради и нашего ради спасения», чтобы подобным спасти подобное; и, воплотившись от этой священной Девы, без сочетания рождается, Сам будучи весь Богом и весь став Человеком: весь Бог с плотью Своей и весь Человек со Своим пребожественным Божеством. Итак, зная эту Деву как Матерь Бога, мы празднуем Ее успение, но не именуем Ее богиней, — прочь от нас подобные россказни эллинской глупости; ведь мы и смерть Ее возвещаем, — но мы Ее знаем как Матерь Бога, потому что Бог воплотился [из Нее][1285].

Второе Слово на Успение содержит подробное описание положения ризы Пресвятой Богородицы во Влахернском храме в Константинополе со ссылкой на «Евфимиеву историю», написанную предположительно в VI веке. Эту часть Слова мы рассмотрели в предыдущей главе, когда говорили о строительстве храмов в честь Богородицы в Константинополе[1286].

В завершение Слова Иоанн Дамаскин говорит о Богородице как образце девства, чистоты, целомудрия, воздержания, поста, молитвы и других христианских добродетелей:

Она Сама Дева, и любит девство. Она Сама чиста и любит чистоту. Посему если мы очистим вместе с телом и память, то обретем Ее благодать обитающей в нас. Ибо Она избегает всякой [скверны] и отвращается нечистых страстей, гнушается чревоугодия, враждует с прелюбодейством, отвергает