Эти два рисунка необыкновенно грубы и относятся к архаическому периоду; божества в это время мыслились преимущественно как физические силы, находившиеся в бурном действии.

Ниже опять Афина и Гермес – образцы, относящиеся к эпохе Фидия; они, конечно, грубо исполнены на вазе и еще грубее – на этих гравюрах Ленормана и Де Витта. Да и невозможно (вы сами убедитесь в этом, если сделаете подобную попытку) передать [на плоскости] грацию фигур, изображенных на выпуклой поверхности; например, копье Афины в оригинале почти вдвое выше ее самой, на гравюре пришлось укоротить его. Тем не менее эта гравюра годится для моих целей; с ее помощью я прекрасно могу продемонстрировать вам бездействие богов, какими они представлялись в эпоху Фидия. Соотношение между обоими божествами то же, что и на верхнем рисунке, хотя к нему, вероятно, добавились и новые черты, более определенного характера. Но физический смысл пока сохранен – Афина без шлема воплощает тихий утренний ветерок, управляющий медленным полетом облака – Гермеса. Он в петазе[116]: облака еще не распространились по небу.

148. Еще один пример: перед вами Афина, снова без шлема, увенчанная листьями; она выступает между двумя нимфами, которые также увенчаны листьями; все трое держат в руках цветы; у ног Афины идет лань.

Это все еще Афина, воплощающая утренний воздух, но уже на земле, а не в небесах, и с нимфами, символизирующими росу; стоит им дохнуть на цветы и листья, и те распускаются. Обратите внимание на мерцание белого света на груди лани и сравните со следующими образцами (один из них, внизу, изображает спор Афины и Посейдона, который не относится к предмету нашего разговора).

На следующем примере – Артемида, олицетворяющая предрассветную луну, тихо шествующая по горам и поющая под звуки своей лиры; возле нее лань с отблесками света восходящего солнца на ушах и груди. Те из вас, кто часто выходит из дому на рассвете, знают, что нет ничего столь же прекрасного, как этот блестящий полумесяц, поднимающийся перед восходом солнца.

Внизу Артемида и Аполлон эпохи Фидия.

Следующий пример – идущий по земле Аполлон, бог утра, поющий под аккомпанемент лиры; возле него лань с отблесками света на груди. Внизу – Аполлон, переходящий через море в Дельфы (эпоха Фидия).

149. Вы, конечно, не могли не удивиться сходству между действиями Афины, Аполлона и Артемиды, изображенных на этих трех образцах в качестве божества утра, а также присутствию во всех трех случаях лани. Говорят (я не стану прерывать свое изложение ссылками на авторитеты), что лань следует за Аполлоном и Артемидой потому, что это животное любит музыку (так ли это?). Но лань сопровождает и Афину, хотя у той и нет лиры. Я уверен, что в подобных случаях лань служит символом света и тени, мелькающих и дрожащих на листьях; от этого дрожания на земле появляются пятна, напоминающие пятнистую шкуру лани. Аналогично пятна на барсе Диониса, которые считали звездами, и прожилки на [лире из] панциря черепахи у Гермеса – все это выражение небесного света, прерываемого тенями облаков.

150. Вы можете заметить, что на всех трех образцах у лани мерцает свет на ушах, морде и на груди. На самых ранних греческих изображениях животных белые полосы были единственным средством отделить фигуры от земли; обычно в нижней части тел диких зверей эти полосы отмечали шерсть более светлого цвета. Расположение такой белой полосы и поворот лиц божеств света (лица и тела женщин всегда изображались белым) дают возможность определить при необходимости направление света. Таким образом, мы сразу можем понять идею, которая заложена в этом греческом изображении, символизирующем течение дня (на центральном рисунке из серии с Гермесом). Сверху – архаическое изображение Гермеса, похищающего Ио у Аргуса. Здесь Аргус – ночь. Его уродливые черты чудовищны, волосы застилают плечи. Гермес на цыпочках подкрадывается к нему и вытаскивает из его рук веревку, привязанную к рогу Ио; Аргус ничего не замечает. Внизу представлен ход всего дня. Слева – Аполлон, поднимающийся на свою колесницу; солнце еще не взошло. Перед ним Артемида, предрассветная луна, играющая на лире и оглядывающаяся на солнце. В центре, позади лошадей, – Гермес, символизирующий полуденное облако, высоко несущий свой конусообразный петаз и держащий цветок в правой руке; Гермес обозначает питание цветов идущим из тучи дождем. Справа сходящая вниз Латона, означающая вечер, освещенная с правой стороны заходящим солнцем. Ее повернутые ноги выражают сопротивление уходящего дня.

Наконец, внизу – современное Фидию изображение Гермеса, символизирующего несущееся облако, почти безобразного (как вы видите на этом расстоянии), с черепаховой лирой в руке, с черными полосами и с клубом похожего на руно белого облака, лежащим под его ногами не прямо, а наискось (сравните «διὰ τϖν κοίλων – πλάγιαι»[117] и рассказы об «αιγιδος ήνίοκος Αθάνα»[118] с облаками – вестниками луны у Аристофана; вообще вы никогда не увидите Гермеса летящим, подобно Победе; если он изображается движущимся, то всегда крадущимся, карабкающимся словно облако, которое собирается и сгущается; так же тянутся и ползут горгоны, наполовину согнув колени, двигаясь и скользя безобразной украдкой.[119]

151. Теперь взгляните на последнюю иллюстрацию – совершенно особого рода. Это освещенный утренним светом вид скал Отлейской горы близ Лидса, работы Тёрнера; он написан давно, когда Аполлон, Артемида и Афина иногда еще были видимы и ощущались даже близ Лидса. Полный изящества оригинал хранится в богатейшей коллекции Фарнлея. В последнем томе «Современных художников» я сказал, как хорошо Тёрнер понимал смысл греческих легенд. Впрочем, он не думал о нем, когда делал иллюстрации; он неумышленно создавал тот эффект утренней зари, о котором мы говорим: блеск солнечных лучей на росистой полутемной траве и слабый отблеск их на голове и боках лани и оленя.

152. На этих нескольких примерах я вполне могу объяснить вам, как с помощью памятников раннего искусства греков понять их сложные представления о силе света. Более пространное обсуждение этого вопроса вы найдете в моем сочинении «Королева эфира», а если вы заглянете в начало седьмой книги платоновского «Государства» и внимательно прочтете страницы, относящиеся к солнцу и умственному зрению, то увидите, как тесно эта физическая любовь к свету была связана с греческой философией в ее поиске знания – поиске смутном и подавленном. Я не стану сегодня объяснять те более сложные, но менее глубокие формы, которые любовь к свету и соответствующая философия принимают в уме средневекового человека; запомните только: далее применительно к обрисовке контуров я для краткости буду просто говорить о греческой школе, подразумевая всю вереницу школ, начиная со времен Гомера и кончая нашими днями, – школ, которые изображают свет и его воздействие на видимые предметы; при этом примерами для ваших практических занятий послужат произведения всех времен, начиная с рисунков на этих греческих вазах и кончая «Заходом солнца в Темерере» Тёрнера. На протяжении всей истории она оставалась школой подавленности и скорби, но одновременно и большой силы. Ее технический метод воспроизведения тени и сущность ее характера лучше всего представлены двумя великими гравюрами Дюрера: «Меланхолия» и «Рыцарь и Смерть». С другой стороны, если в разговоре о контурах я для краткости скажу «готическая школа», то буду подразумевать всю еще более обширную группу школ, начиная с Центральной Азии и Египта древнейших времен и кончая современными Индией и Китаем, – тех школ, которые довольствовались прекрасными сочетаниями красок, не заботясь об изображении света. Многие из них так и остановились на тех несовершенных изображениях, которых смогли достичь. Эти школы в той же степени можно назвать детскими или ограниченными в интеллектуальном смысле, сколь детскими или ограниченными в их философии и верованиях, но они удовлетворены такой ограниченностью. Этот недостаток присутствует и в более даровитых расах, в большей степени способных к развитию, чем греческие школы; полного совершенства европейское искусство достигает только при соединении обеих школ. Как достичь такого соединения, я покажу в следующей лекции; сегодня же остановлюсь только на тех пунктах, которые имеют непосредственное отношение к нашим занятиям.