в Литве и Латвии и о том ущербе, который это нанесло его репутации на Западе. Зачитывая подготовленное заявление, он заявил, что конфронтации не означают смены политики, и отверг обвинения в том, что он отказался от своего реформистского курса: «Завоевания перестройки, демократизации, гласности были и остаются непреходящими ценностями, на страже которых будет стоять президентская власть».

Он возложил вину за гибель людей на сами республики: «Противозаконные акты, попрание самой Конституции, пренебрежение указами Президента, грубое нарушение гражданских прав, дискриминация людей иной национальности, безответственное поведение по отношению к армии, военнослужащим и их семьям создали ту среду, ту атмосферу, где такого рода стычки и побоища очень легко могут возникать по самым неожиданным поводам». Но самые резкие слова он приберег для Ельцина за то, что тот поощрял сепаратистов и призывал к созданию независимой российской национальной армии: «Такие безответственные заявления чреваты серьезными опасностями, особенно если они исходят от руководства РСФСР». Своими неподобающими выкрутасами Горбачев заслужил осуждение как левых, так и правых. И те, кто планировал и осуществлял эту операцию, позже будут утверждать, что он санкционировал ее[1285].

Однако за границей ему удалось выпутаться из этой передряги. Как только истек срок ультиматума ООН и в полночь 15–16 января началась возглавляемая США воздушная операция в Персидском заливе, страны Балтии исчезли с международных радаров. Ни одно из крупных западных государств не стремилось к признанию их независимости в условиях неразберихи и насилия. В любом случае, на данном этапе ни у кого не было намерения переносить центр внимания своей московской политики с Горбачева на Ельцина.

Помимо Исландии, самая решительная реакция Запада последовала от Европейского парламента, который решил отложить обсуждение пакета помощи Европейского сообщества для СССР в размере 1 млрд долл. Это было равносильно приостановке. «Мы не можем согласиться с тем, что советские войска нападают на законно избранные власти в странах Балтии, – заявил премьер-министр Дании Пол Шлютер. – Никто точно не знает, кто отдавал приказы, но ясно одно: ответственность лежит на высшем руководстве»[1286].

Немцы, конечно, стремились не допустить, чтобы эти расправы поставили под угрозу их «Московскую политику». Коль покровительственно посоветовал литовскому руководству, что они должны сделать «сотню маленьких шагов, вместо того, чтобы хотеть получить все за десять больших шагов». Потому что, «если прибалтийские страны поспешно оторвутся от Советского Союза, предсказывал он, «то Польша уже через год потребует пересмотра восточной границы (с Литвой, Украиной)»; и это, в свою очередь, приведет к «непредсказуемой последовательности других пересмотров». При всем своем «сочувствии странам Балтии», объяснял Коль позже во «Франкфуртер аллгемайне цайтунг», «распад Советского Союза не отвечает интересам Германии»[1287]. Затем Германия и Франция объявили, что они предпримут «совместное обращение» к Горбачеву с целью содействия диалогу между Москвой и республиками. Игнорируя призывы Северных стран к санкциям, они были полны решимости сохранить открытыми свои каналы связи с Кремлем[1288].

В Вашингтоне Кондолиза Райс – советник СНБ по России – была единственной крупной фигурой, которая хотела создать проблему из случая с Прибалтикой. 15 января она предупредила, что, если прольется гораздо больше крови, Буша могут обвинить в попустительстве еще одной «Тяньаньмэнь». Затем Конгресс в течение следующих двух недель может «сделать это невыносимым для нас». 21-го, после репрессий в Риге, она сказала Скоукрофту, что «Советы перешли нашу красную черту, применив силу», и что Вашингтон должен отреагировать, по крайней мере, заморозив экономический пакет, предложенный 12 декабря. Райс признала, что «президент не решается «наказать» Советы и особенно Горбачева. Но мы должны думать об этом как о попытке пробудить того Горбачева, которого мы привыкли уважать и с которым так хорошо работаем». Она попросила Скоукрофта обсудить это с Бушем. Однако записка четыре дня спустя была помечена как «отмененная». В разгар воздушной операции против Ирака у президента были более высокие приоритеты, чем «красные линии»[1289].

Представители Эстонии, Латвии и Литвы, которых Бейкер принял 22 января, хотели, чтобы «высокопоставленная делегация Соединенных Штатов посетила страны Балтии как можно скорее», но их просьбы остались без внимания. Помимо публичного осуждения насилия, администрация Буша ограничилась тем, что потребовала от СССР «объяснений» своих действий, сославшись на принципы Хельсинкского заключительного акта 1975 г. Однако в частном порядке в прямом письме к Горбачеву от 22 января президент подчеркнул, что в последнюю неделю после беспорядков в Литве он действовал «с большой сдержанностью», потому что все еще верит заверениям Горбачева, не раз данным ему лично в 1990 г., о том, что сила не будет применяться в качестве политического инструмента. Но он спрашивал, что все-таки происходит сейчас на самом деле? Действительно ли перестройка подошла к концу? И означает ли это также конец их новой фазы советско-американского сближения? Буш ясно дал понять, что на него оказывается растущее давление со всех сторон – со стороны Конгресса, прессы и американской общественности, так же, как и со стороны небольших союзных стран НАТО – особенно потому, что все выглядит так, будто Горбачев на самом деле сменил курс. Тем самым Буш призывал советского лидера безоговорочно остановить насилие и вернуться к мирному подходу. В противном случае Горбачев рискует тем, что Америка «заморозит многие элементы наших экономических отношений».

Несмотря на холодный тон этого послания, приоритетом Буша оставалась глобальная картина. И здесь важно было удержать Горбачева на своей стороне в тот момент, когда приближалась наземная война в Кувейте. Так что президент не слишком настаивал на решении балтийского вопроса. Но Горбачеву пришлось заплатить определенную цену. Московский саммит, намеченный на 11 февраля, был негласно отложен. Непосредственной дипломатии сверхдержав предстояло всерьез возобновиться к началу лета[1290].

***

Тем временем Горбачев пытался укрепить свои позиции внутри Союза. Экономическая ситуация резко ухудшилась, в то время как вызов со стороны Ельцина становился все более решительным.

Стремясь взять под контроль социальные волнения, в конце января Горбачев приказал военным принять участие в патрулировании городов вместе с милицией. Официально патрули были созданы для борьбы с воровством и коррупцией, но общественность повсеместно трактовала их как упреждающий шаг, направленный на сдерживание возможных социальных протестов против денежной реформы и прекращения большинства государственных ценовых субсидий[1291].

Первым крупным актом Павлова на посту премьер-министра действительно стала денежная реформа, направленная против спекулянтов черного рынка и на установление контроля над инфляцией. 23 января он прекратил хождение 50- и 100-рублевых банкнот, дав гражданам три дня на то, чтобы обменять их на новые купюры. Десятки тысяч людей заполнили банки, аэропорты, вокзалы и муниципальные учреждения, отчаянно требуя информацию о том, где и как им обменять свои ставшие бесполезными банкноты. Но везде ответ был один и тот же: никаких инструкций, кроме указа, опубликованного во всех крупных газетах, не было. В результате многие люди