Поэтому, когда Ана опустилась на колени перед ЭйДжеем и протянула ему того же бурого медведя, которого он подарил ей, казалось, целую вечность назад, он моргнул, глядя на него, прежде чем вопросительно нахмуриться. И когда она заговорила, она говорила четко, без дрожи в голосе, которую я так часто слышала, без парализующего страха, который, я знала, она носила в себе. С уходом Линг часть Аны исцелилась.

— Я знаю, что ты большой мальчик и он тебе больше не нужен. — Она посмотрела вниз на медведя. — Всякий раз, когда мне было грустно или одиноко, я обнимала медведя. И твой медведь проделал действительно хорошую работу, прогнав эту грусть. —Выражение ее лица омрачилось, когда она подняла медведя и обняла его в последний раз, а затем протянула его моему сыну. — Но пришло время вернуть его тебе.

ЭйДжей выглядел растерянным. Он колебался.

— Но теперь он твой. Он тебе нужен.

Ана протянула руку и нежно погладила ЭйДжея по щеке, прошептав:

— Думаю, он нужен тебе больше.

О Господи. Мое сердце. Они убивали меня.

ЭйДжей неохотно забрал у Аны своего медведя. Он долго смотрел на плюшевую игрушку, пахнущую печеньем, прежде чем прыгнуть в объятия Аны. Она обнимала его, целовала и бесконечно что-то шептала ему на ухо, а когда они наконец оторвались друг от друга, глаза у обоих были затуманены.

Это разбило мне сердце.

Итан прочистил горло, и у меня свело живот. Время пришло. И когда мы сделали шаг, чтобы совершить долгую прогулку к международному терминалу, я держала себя в руках. Я помахала рукой, улыбнулась и держалась, как будто мой мир не разваливался на части. Я держала эту фальшивую улыбку приклеенной к моему лицу, пока мы не поднялись на борт. Я носила эту улыбку как маску, пока мы не нашли свои места, и я держала ее там. Кусок брони. Тяжелый щит. Моя улыбка была моим мечом. Я держала ее там, пока самолет взлетал. Как только мы взлетели высоко, только тогда я позволила ей дрогнуть.

Накатило неизбежное жжение под моими веками. Я сделала прерывистый вдох, когда маска, которую я носила, рассыпалась на куски, и когда первый всхлип вырвался из меня, это было очень сильно, выбивая воздух из легких.

Не говоря ни слова, Твитч поднял подлокотник между нами и посадил меня к себе на колени. Я уткнулась лицом в изгиб его шеи и открыто заплакала, пока он поцеловал меня в щеку, шепча нежные слова мне на ухо. Я была эмоционально раздавлена. И он позволил мне это без осуждения или презрения. Он позволил мне быть собой, и я не думала, что есть что-то более важное в мире, чем быть с кем-то, кто не боится твоих демонов, а занимается с ними любовью.

Я плакала до тех пор, пока во мне не осталось слез, и когда я закончила, печаль покинула меня. Я почувствовала себя лучше, легче.

Медленно спустив ноги со своего импровизированного места, я вернулась на свое сиденье, вытирая красные, опухшие глаза. Он оставил меня в покое на некоторое время, но когда тишина между нами начала беспокоить его, он наклонился к моему лицу и тихо потребовал:

— Поцелуй меня.

В моей жизни никогда не будет такого момента, когда я бы отказала себе в ощущении губ Антонио Фалько на своих.

Я нежно поцеловала его, моя рука поднялась, чтобы обхватить его щеку. И когда я отстранилась, он наклонился вперед, чтобы поцеловать меня снова. Мое сердце потеплело, и улыбка застала меня врасплох.

Рядом с нашим сыном мы держались за руки всю дорогу домой.

Я закрыла глаза и откинулась на спинку кресла, пока мы делали наш первый шаг навстречу вечности.

***

Это была наша вторая неделя в Штатах. Все было не так, как я помнила. Мы были буквально дома, в нашем родном городе, но ничто в этом месте не казалось знакомым. Все изменилось. Все казалось неправильным. Поэтому, когда Твитч спросил Итана, может ли он присмотреть за ЭйДжеем днем, мое любопытство взяло верх.

Когда я спросила, куда мы едем, Твитч ответил только:

— Прокатиться.

Путь был не близким. Всю дорогу Твитч заставлял молчать тысячу моих вопросов, и когда мы добрались до нашего старого района, я обнаружила, что у меня больше нет вопросов. Я наблюдала через пассажирское окно, как знакомое начало проявляться в этом незнакомом месте. И когда Твитч подъехал к тротуару, два дома перед нами все еще стояли там, вечное воспоминание пронеслось в моей голове, и внезапно мне снова стало шесть.

— Как тебя зовут? — спросила я своим милым шестилетним голоском.

Он пнул ногой камень.

— Это не имеет значения. Ты забудешь об этом, как только я уйду.

Дом.

Мы были дома.

Твитч долго наблюдал за мной, пока мои глаза осматривали, насколько дома не изменились. Это было так странно. Весь район был изменен, модернизирован, за исключением этих двух домов. Это было так, как если бы они застряли в искривлении времени.

Застряли в ожидании нас.

— Пошли, — тихо произнес он, выходя из машины, а я неторопливо отстегнула ремень безопасности и последовала за ним.

Воспоминание за воспоминанием атаковали меня, как пули. Выстрел за выстрелом они проникали в мое сердце, в мою душу. И даже спустя это короткое время я обнаружила, что больше не хочу здесь находиться. Это было слишком больно.

— Почему мы здесь? — тихо спросила я.

— Потому что, — сказал он, поворачиваясь лицом к нашим воспоминаниям. — Эти дома были жестоки к нам.

Да, так оно и было, и при мысли об этом у меня защемило сердце.

— И я все еще не в порядке с тем, что эти дома сделали с парой невинных детей.

Проклятье.

У меня начало покалывать в носу.

— О, милый.

Скажи мне, что делать, любовь моя. Скажи мне, как сделать лучше. Скажи, и это будет сделано.

Мой прекрасный мужчина.

Мой выживший.

Мой рыцарь в потертых доспехах.

— Эти дома привели в движение цепочку событий, которые привели к тому, что мы находили друг друга снова и снова, и я сожалею о том, как мы начали, но, черт возьми, я благодарен этим домам за то, что вы здесь со мной. Прямо здесь. Прямо сейчас. Так что... — он облизнул губы, поворачиваясь ко мне лицом и обхватив мои щеки,