Мы с Хелен стоим перед судьей Каттингсом, как нашкодившие дети.

– Я не хочу больше видеть ничего подобного, мистер Бонд, – заявляет он. – Делайте что хотите, хоть лекарствами его накачайте. Но либо вы держите своего клиента под контролем оставшуюся часть процесса, либо я прикажу надеть на него наручники.

– Ваша честь, – говорит Хелен, – как штат может провести справедливый судебный процесс, если каждые пятнадцать минут в зале разыгрываются цирковые репризы?

– Вы понимаете, что она права, советник, – поддерживает прокурора судья.

– Я попрошу о досрочном завершении процесса, – говорю я.

– Вы не можете, так как проблемы создает ваш клиент.

– Верно, – бормочу я.

– Если один из вас хочет подать какое-либо прошение, подумайте хорошенько, прежде чем делать это. Мистер Бонд, вы скажете мне, какое предупреждение сделали своему клиенту, прежде чем мы начнем.

Я быстро выхожу из кабинета судьи, пока Хелен не отпустила какую-нибудь шпильку, что разозлит меня еще сильнее. И тут, когда мне уже кажется, что хуже быть не может, я застаю детектива Мэтсона беседующим с моим клиентом.

– Я просто составил ему компанию до вашего прихода, – объясняет он.

– Да, не сомневаюсь.

Мэтсон не обращает на меня внимания и обращается к Джейкобу:

– Ну, удачи тебе.

Я жду, пока не стихнут его шаги.

– Что это все значит, черт возьми?!

– Ничего. Мы говорили про разные уголовные дела.

– Отлично. В последний раз все так здорово кончилось, когда вы с ним сели побеседовать. – Я скрещиваю руки на груди. – Слушай, Джейкоб, тебе нужно собраться. Если ты не будешь вести себя нормально, то отправишься в тюрьму. Точка.

– Если я не буду вести себя нормально? – говорит он. – Schwing!

– Ты еще молод, чтобы помнить «Мир Уэйна». И все равно не я тут обвиняемый. Я совершенно серьезен, Джейкоб. Если ты опять выкинешь что-нибудь вроде этого, прокурор отправит тебя за решетку или объявит о досрочном завершении процесса, а это значит, что потом все повторится заново.

– Вы обещали, что мы будем заканчивать в четыре часа.

– Ты прав. Но в зале суда судья – бог, и богу захотелось, чтобы мы задержались. Так что мне все равно, даже если бы мы сидели тут до четырех утра или судья Каттингс объявил, что сейчас мы все встанем и разыграем веселую сценку. Ты прилипнешь задницей к стулу рядом со мной и не произнесешь больше ни слова.

– Вы объясните присяжным, почему я это сделал? – спрашивает Джейкоб.

– А почему ты это сделал?

Лучше бы я не спрашивал. Но в данный момент я уже не думаю о лжесвидетельстве. Мне нужно, чтобы мы с Джейкобом были заодно отныне и навсегда.

– Потому что я не мог бросить ее, – говорит он таким тоном, как будто это совершенно очевидно.

У меня отпадает челюсть. Я не успеваю задать еще хоть один вопрос (Она отвергла тебя? Ты пытался ее поцеловать, а она слишком сильно упиралась? Ты прижал ее к себе не в меру крепко и случайно задушил?), так как к камере подходит бейлиф.

– Вас ждут.

Я делаю жест бейлифу, чтобы он открыл камеру.

Мы заходим в зал суда последними, нет только присяжных и судьи. Эмма сразу впивается взглядом в сына:

– Все в порядке?

Но я не успеваю ничего ей ответить, потому что входят присяжные и судья.

– Советники, – говорит он, усаживаясь в кресло. – Подойдите. – (Мы с Хелен приближаемся к нему.) – Мистер Бонд, вы поговорили со своим клиентом?

– Да, Ваша честь, и больше нарушений порядка не будет.

– Едва могу сдержать свою радость, – произносит судья Каттингс. – Тогда вы можете продолжать.

Притом что мне теперь известно, защита со ссылкой на невменяемость выглядит еще более оправданной и сильной. Надеюсь, присяжные поймут это послание, выраженное громко и четко.

– Защита отдыхает, – объявляю я.

– Что? – взрывается Джейкоб. – Нет, ничего подобного!

Я закрываю глаза и начинаю считать до десяти, потому что нехорошо убивать своего клиента на глазах у всего жюри присяжных, а потом над моим плечом проплывает бумажный самолетик. Это одна из записок Джейкоба. Разворачиваю ее.

Я ХОЧУ ГОВОРИТЬ.

– Ни в коем случае, – повернувшись к нему, заявляю я.

– Какие-то проблемы, мистер Бонд? – спрашивает судья.

– Нет, Ваша честь, – отвечаю я.

– Да, – одновременно со мной произносит Джейкоб.

Привставая со стула, я говорю судье:

– Нам нужен сенсорный перерыв.

– Заседание продлилось всего десять секунд! – возражает Хелен.

– Вы завершили, мистер Бонд? – спрашивает судья. – Или есть еще что-то?

– Есть, – встревает Джейкоб. – Теперь моя очередь говорить. И если я хочу дать показания, вы должны мне позволить.

– Ты не будешь давать показания, – твердо заявляет Эмма.

– Вы, мисс Хант, не имеете права слова! Я один здесь понимаю, что мы находимся на заседании суда? – ревет судья Каттингс. – Мистер Бонд, представьте своего последнего свидетеля.

– Мне бы хотелось взять небольшой перерыв…

– Не сомневаюсь в этом. Мне хотелось бы находиться в Невисе, а не здесь, но ни один из нас не получит желаемого, – резко заявляет судья.

Качая головой, я подвожу Джейкоба к месту свидетеля. Я так зол, что плохо соображаю. Джейкоб скажет присяжным правду, как сказал мне, и выроет себе могилу. Если не сутью своих слов, то тем, как это будет сделано: не важно, что было произнесено до сих пор, не важно, какие показания дали свидетели, присяжные запомнят неуклюжего мальчика, который говорит торопливо, ерзает на стуле, не выказывает сообразных ситуации эмоций и не смотрит в глаза, то есть демонстрирует все обычные проявления чувства вины. Не имеет значения, что скажет Джейкоб, его манера вести себя укажет на него как на виновного, он еще и слова не успеет произнести.