В этих документах указывалось, что тюрьмы и лагеря для «троцкистов и других врагов» следует создавать на Колыме, в Норильске, в Коми АССР, в Елабуге, Караганде и других местах, превращенных в острова «архипелага ГУЛАГ». Юридическим обоснованием служили соответствующая часть «Уголовного кодекса РСФСР» и все многочисленные модификации печально знаменитой 58-й статьи, согласно которой даже члены семьи «преступника» подвергались бесчеловечной каре{996}. В приказе министра внутренних дел, в соответствии с решением Сталина, предписывалось «вести чекистскую работу по выявлению оставшихся на воле троцкистов и иных врагов государства», не допускать «сокращения сроков наказания этим лицам и применения других льгот», а по истечении сроков заключения и ссылки «задерживать освобождаемых заключенных с последующим оформлением…»{997} Уничтожали даже тех, кто хоть что-то знал о Троцком или где-то упоминал его имя.

До конца своих дней Сталин считал троцкистов особо опасными врагами, ибо они для него были уже олицетворением универсального зла. Естественно, его верные подручные тоже продолжали «искать» троцкистов и их сообщников до самой смерти диктатора. И находили… Об этом, например, свидетельствует еще одна записка С. Н. Круглова: «Товарищу Сталину И. В. Численность особых лагерей установлена в 180 тысяч человек. МВД просит разрешения увеличить емкость (курсив мой. – Д. В.) особых лагерей на 70 тыс. человек и довести их до 250 тысяч заключенных…»{998}

Сталин, естественно, разрешил. Если бы было возможно, он бы всю страну превратил в один гигантский ГУЛАГ. Впрочем, она (страна) и так мало отличалась от него. Например, все крестьяне не имели паспортов и не могли никуда выехать. Они находились на положении крепостных. В каждой бригаде, каждой роте, на любой кафедре, в любом цехе были секретные осведомители. Но в стране некому было сказать: в XX веке мы идем к новому рабству. Кто мог, хотя бы потенциально, это сказать, того уничтожали. Другие уже этого не понимали и считали, что все так и должно быть. Система превращала людей в инструмент достижения утопической цели. Вот когда стало ясно, что революция, которой посвятил всего себя Троцкий, стала патологией общественного развитиия.

Я, однако, забежал вперед. Но приведенные выше документы, надеюсь, красноречиво свидетельствуют, что могущество Сталина всегда соседствовало со страхом. Призрак Троцкого преследовал главного жреца «бюрократического абсолютизма» всю жизнь. Независимо от того, где находился этот человек: в Алма-Ате, на Принкипо, в Барбизоне, Осло, в Койоакане или за той тонкой невидимой чертой, которая разделяет жизнь и смерть и которую каждый из живущих на Земле когда-то перешагнет.

Одиночество Койоакана

Нет, Троцкий никогда не был отшельником. До последнего дня вокруг него было много людей. Иногда больше, иногда меньше. Но в последние годы жизни в далекой Мексике изгнанник и его жена испытывали сильное внутреннее одиночество. Постепенная утрата идеалов, которым Троцкий молился всю жизнь, смерть всех его детей и многих друзей, эфемерность текущих дней неумолимо подтачивали в душе человека без гражданства то, что можно назвать «внутренним стержнем». Троцкий не раз возвращался даже к мысли о самоубийстве, но не хотел, чтобы этот последний трагический аккорд жизни бросил тень на его биографию борца и революционера.

…Вопреки ожиданиям, его и Наталью Ивановну в Мексике встретили почти дружелюбно. Когда пустой танкер «Рут» 9 января 1937 года пришвартовался в мексиканском порту Тампико, Троцкий отказался сойти на берег до тех пор, пока не увидит встречающих его друзей. Они его не подвели.

Но главное, изгнанника очень тепло встретили официальные представители президента Мексики Ласаро Карденаса, который предоставил ему свой личный вагон. Фактически Троцкий оказался в стране как гость президента и известного мексиканского художника Диего Риверы. Здесь же находилась и небольшая делегация американских троцкистов. По настоянию Риверы семья Троцкого остановилась в его пригородном доме в Койоакане на улице Лондона. Знаменитый художник и архитектор оборудовал свой дом, который он называл Каса-Асуль – Синий Дом, как пристанище Искусства, Вдохновения, Творчества. Троцкий и его жена были в восторге от их нового местопребывания. В своем первом письме в Париж Седову невольный путешественник подчеркивал: «Мексиканские власти проявили по отношению к нам совершенно исключительное внимание… Президент ведет радикальную, смелую политику. Открыто помогает Испании и обещал сделать все, чтобы облегчить наше существование»{999}. Диего Ривера, как явствует из донесения еще одного советского агента, «Оскара», требует в своих выступлениях разрыва «настоящих марксистов с полицейско-реакционным духом, представителем которого является Иосиф Сталин». Что касается взглядов Риверы, как сообщает агент на основании заявления художника, то он мечтает созвать всемирный «съезд, который официально освятит основание Международной федерации работников искусств. Мы хотим: независимого искусства – для революции; революции – для окончательного освобождения искусства»{1000}. Троцкий внимает Ривере, восхищается его искусством, испытывая радость от первых впечатлений на мексиканской земле.

Троцкий в письме к сыну ограничился описанием первых вдохновляющих впечатлений и тут же перешел, как обычно, к поручениям: он закончил на пароходе книжку о московском процессе[27] объемом 200–250 страниц. Нужно найти издателей в разных странах. А самое главное, сообщил Троцкий, что в результате беседы со встретившими его американскими сторонниками Джорджем Новаком и Максом Шахтманом было решено организовать встречный контрпроцесс, на котором нужно разоблачить ложь, клевету и инсинуации московских процессов против него, Троцкого. Процесс желательно провести в Нью-Йорке или Париже. В крайнем случае, в Швейцарии. Далее Троцкий дал сыну множество поручений: найти определенные документы, связаться с его сторонниками, проанализировать реакцию европейской прессы на процессы в Москве, высказать пожелание, что отразить в очередном «Бюллетене» и т. д. Троцкий был безжалостен к себе и сыну: он давал ему столько поручений, сколько был в состоянии выполнить лишь большой секретариат. Сам он работал также до изнеможения.

Последующие письма весьма похожи на первое, если не считать, что Троцкий весьма подробно пишет о малярии Натальи Ивановны, своем самочувствии, прекрасных овощах и фруктах в Мексике… Троцкому был свойственен, если так можно выразиться, «революционный эгоизм»: самого себя и всех, кто зависел от него, он целиком подчинял политической борьбе, которую отчаянно вел со Сталиным и сталинизмом.

Едва оглядевшись, воздав должное гостеприимству Риверы, с которым около года у него были прекрасные отношения, Троцкий тут же засел за подготовку контрпроцесса. Он надеялся, что с помощью Риверы сможет поднять мировую общественность против сталинской тирании. По каждому пункту обвинений, выдвинутых против него на московских процессах, Троцкий скрупулезно готовил фактическое, документальное или логическое опровержение. Этим же были заняты и два его секретаря и техническая сотрудница, которую ему посчастливилось найти: она была дочь русского, помнила родной язык, прилично печатала на машинке. Эта женщина, как я могу судить по документам и рассказам, была связана с НКВД и играла роль информатора о происходящем в окружении Троцкого. По некоторым данным, она работала и на ФБР{1001}. Небольшая «бригада», к которой присоединились и друзья Троцкого из американских троцкистских групп, работала с утра до вечера. Троцкий надеялся, что контрпроцесс будет грандиозным общественным форумом, который заклеймит Сталина и его камарилью за террор, ложь и предательство революционных идеалов. Увы, как мы увидим позже, этому не суждено будет свершиться в полной мере.

Так уж случилось, что, прибыв в Мексику, Троцкий встретил антиподов в лице двух выдающихся художников. Один, Диего Ривера, бывший в числе основателей Мексиканской компартии, но отошедший затем от нее, – на первых порах поразил изгнанника своим радушием, вниманием, заботой, охраной. Другой, еще более знаменитый, Давид Альфаро Сикейрос решительно выступал за высылку Троцкого из страны. Два больших художника-мыслителя оказались по разные стороны баррикады. Троцкий уже привык к политическим кампаниям против собственной персоны и слабо реагировал на заявления руководителя профсоюзов мексиканских рабочих Висенте Ломбарде Толедано, требовавшего «отправить врага социалистической революции из страны на все четыре стороны».

Троцкий чувствовал осторожную, ненавязчивую опеку мексиканского президента, выразившуюся, в частности, в полицейской охране места проживания изгнанника. Он не раз передавал слова благодарности Карденасу, но за три с половиной года своего пребывания в Мексике ни разу лично с президентом не встречался. Он понимал, что своим визитом