Шрифт:
Закладка:
В этой преступной деятельности премьеры, министры, маршалы и послы, – издевательски, едко, с огромной силой гротеска пишет Троцкий, – неизменно подчинялись одному лицу. Не официальному вождю, нет – изгнаннику. Достаточно было Троцкому пошевелить пальцем, и ветераны революции становились агентами Гитлера и Микадо. По ”инструкции Троцкого“… руководители промышленности, транспорта и сельского хозяйства разрушали производительные силы страны и ее культуру. По пересланному из Норвегии или Мексики приказу ”врага народа“ железнодорожники Дальнего Востока устраивали крушение воинских поездов, а маститые врачи Кремля отравляли своих пациентов…
Но здесь возникает затруднение, – язвительно и блистательно завершает свою мысль Троцкий. – Если все узловые пункты аппарата заняты троцкистами, состоящими в моем подчинении, почему, в таком случае, Сталин находится в Кремле, а я в изгнании?»{990}
Я привел этот пространный фрагмент из статьи Троцкого «Итоги процесса» потому, что лишь одним мастерским приемом логического парадокса изгнанник сокрушительно разбивает всю зловещую, но и смехотворную и примитивную «теорию» обострения классовой борьбы, в которой троцкисты «орудуют» буквально во всех сферах общественной жизни государства. Троцкий верен себе: загнанный в четырехугольник бетонного двора в Койоакане, он и не думает сдаваться. Даже десятилетия спустя длинная тирада, которую я привел выше, свидетельствует и об исторической правоте Троцкого в сфабрикованном Сталиным деле, и об огромной силе интеллекта, способного несколькими десятками фраз опрокинуть все многотомные конструкции вышинских и ежовых. (Но, к сожалению, в СССР, да и за рубежом, многие верили именно этим диким вымыслам.)
Таким образом, московские процессы были не только генеральной чисткой. Они были призваны морально, политически, духовно уничтожить Троцкого. Команда «ликвидировать физически» была отдана уже давно. Ослепленный, дезинформированный, оболваненный народ слепо поддерживал чудовищные акции властей. С митингов неслось: «Смерть фашистским наймитам!», «Раздавить троцкистских гадов!», «Троцкизм – это разновидность фашизма!». «Правда» 6 марта 1937 года утверждала, что «троцкисты – это находка для международного фашизма… Ничтожное количество этой банды не должно успокаивать нас – бдительность надо удесятерить». Газета «Вечерняя Москва» 15 марта 1938 года писала: «История не знала злодеяний, равных преступлениям банды из антисоветского правотроцкистского блока. Шпионаж, диверсия, вредительство обер-бандита Троцкого и его подручных – Бухарина, Рыкова и других – вызывают чувство гнева, ненависти, презрения не только у советского народа, но и всего прогрессивного человечества».
Одна из величайших в истории мистификаций захватила своим дурманом десятки миллионов людей. Колоссальная, несчастная, обманутая страна судила лжеврагов. В разведке также шла страшная чистка. В НКВД в 1937–1938 годах было репрессировано 23 тысячи сотрудников. Доносили друг на друга, чтобы выжить. Подозрения превращали людей в подлецов. Начальник 1-го отдела Главного разведывательного управления РККА А. И. Старунин сообщал «наверх»: в результате «вражеского руководства разведкой Красная Армия осталась фактически без разведки. Накануне крупнейших событий мы не имеем ”ни глаз, ни ушей“». С 1938 года по 1940-й были уничтожены три руководителя разведывательного управления Красной армии: Я. К. Берзин, С. П. Урицкий, И. И. Проскурин, почти все заместители начальника управления, большинство начальников отделов… Незадолго до ареста Проскурин как о большом достижении докладывал: «Репрессировано более половины личного состава разведки…»{991}
В центре гигантской скамьи подсудимых виднелась тень изгнанника. «Хотя Троцкий находился за тысячи километров от зала суда, – писал Александр Орлов (напомню: один из высокопоставленных советских разведчиков, порвавший с советским режимом в конце 30-х годов), – все знали, что именно он, как и на предыдущих процессах, был здесь главным подсудимым. Именно ради него вновь пришла в действие гигантская машина сталинских фальсификаций, и каждый из подсудимых отчетливо чувствовал, как пульсируют здесь сталинская ненависть и сталинская жажда мщения, нацеленные на далекого Троцкого»{992}. Вместе с тем сегодня ясно, что на процессах, фальсифицированных от начала до конца, иногда упоминались факты, имевшие некоторое отношение к действиям Троцкого.
Троцкий также отвечал Сталину жгучей ненавистью. Но посудите сами: что может чувствовать человек, у которого уничтожили почти всех близких по воле другой личности? Как должен относиться к нему пострадавший? Разве не естественна в этом случае ненависть? Но Троцкий не хотел, чтобы о нем думали так. Он никогда не считал, что борьба «левой» оппозиции сводится в конечном счете к личной борьбе. Все было неизмеримо сложнее. Поэтому, когда изгнанник продолжил свою работу над политической биографией Сталина, то написал в предисловии: «В известных кругах охотно говорят и пишут о моей ненависти к Сталину, которая внушает мне мрачные суждения и предсказания. Мне остается по этому поводу только пожимать плечами. Наши дороги так давно и так далеко разошлись и он в моих глазах является в такой мере орудием чуждых мне и враждебных исторических сил, что мои личные чувства по отношению к нему мало отличаются от чувств к Гитлеру или японскому микадо. Что было личного, давно перегорело. Уже тот наблюдательный пункт, который я занимал, не позволял мне отождествлять реальную человеческую фигуру с ее гигантской тенью на экране бюрократии. Я считаю себя поэтому вправе сказать, что никогда не возвышал Сталина в своем сознании до чувства ненависти к нему»{993}. Сказано с достоинством, которое никогда не было ведомо его главному противнику.
Но вспоминал ли Троцкий, что в бытность «вторым человеком» в государстве он сам закладывал основы беззакония? В ноябре 1922 года бакинские руководители Киров, Васильев, Полуян докладывали в Политбюро о процессе над эсерами. В сообщении говорилось, что из 32 обвиняемых восемь человек (Голомазов, Плетнев, Зайцев, Самородова, Одинцов, Клешанов, Карашарли, Иванов) приговорены к расстрелу. В конце сообщения были слова: «Замену высшей меры наказания считаем совершенно невозможной…»{994} При голосовании члены Политбюро Ленин, Троцкий, как, впрочем, Сталин и Молотов, без колебаний высказались «за». Традиции беззакония и жестокости закладывались давно. Сталин прошел хорошую школу у Ленина и Троцкого…
Даже после убийства Троцкого Сталин по-прежнему будет бояться его тени. В декабре 1947 года Сталин отдаст зловещее распоряжение Министерству внутренних дел о создании тюрем и лагерей самого строгого режима для особо опасных государственных преступников, и в первую очередь «для троцкистов, террористов, меньшевиков, эсеров, националистов…». Подумать только: и в 1947 году Сталин продолжал твердить об опасности со стороны троцкистов! В личном архиве Сталина хранится ответ министра внутренних дел СССР С. Н. Круглова. Уже в начале февраля 1948 года тот докладывал:
«ЦК ВКП(б), товарищу Сталину И. В.
В соответствии с Вашим указанием при этом представляю проект решения ЦК ВКП(б) об организации лагерей и тюрем со строгим режимом для содержания особо опасных государственных преступников…
Прошу Вашего решения»{995}.
Сталин, конечно, решил, и вскоре его воля была закреплена постановлением Совета министров № 416–159 «ос» от 21 февраля 1948 года и приказом МВД
