– Я не могу на службу, – отрезал Оберон, которому все это было донельзя противно, – у меня уже есть господин – Пригорский крайн. – И добавил в приступе вдохновения: – Ежели он прогневается, беда будет.

– Крайны, Лебединые девы, Морской змей… Ты мне еще про Черную лодью расскажи. Морского змея я перестал бояться, когда еще в зыбке[56] спал, – хмыкнул князь.

– Откуда знаешь про крайнов? – небрежно обронил господин Стрепет.

– Видел, – отрезал Обр.

– Позволь узнать, где?

– По ту сторону гор.

– Так-так. И какие они?

– Разные. Такие… с крыльями.

Господин Стрепет вздохнул, изящно повернулся к князю.

– Боюсь, наш юный друг слегка… э… фантазирует.

– С меня довольно! – отрезал Донат. – Выбирай: петля на шее или клятва верности мне? Крест поцелуешь, а потом на крови и оружии, как у вас в Усолье принято.

«Клятва на крови – дело серьезное, – подумал Оберон, – однако вынужденная клятва в счет не идет. Мне бы только Змея выручить».

«Мечтает обмануть, – подумал князь, – ничего, приручу. Сначала прикажу следить, а потом сам обсидится, уходить не захочет».

Виделись старому Донату какие-то заманчивые картины: не то отряды боевых волков, на ходу рвущих горло коням противника, не то соколы-гонцы, быстрее ветра переносящие донесения.

– Не согласишься, – добавил он, – коня твоего прежде тебя велю порешить. Все равно он порченый. Других седоков не признает.

– Для таких, как он, клятвы – пустой звук, – скромно заметил господин Стрепет.

У Обра потемнело в глазах. Палач, повинуясь кивку князя, затянул петлю немного туже.

– Чтоб вас всех подняло и прихлопнуло! – прохрипел Хорт – и тут же все вышло по его слову.

Белое полотно шатра надулось тугим парусом, под ружейные щелчки лопающихся веревок треснуло пополам и, взметнувшись над центральным столбом, исчезло с глаз долой. Взорам внезапно оказавшейся под открытым небом компании открылась дивная картина. По всему лагерю бились по ветру белые крылья шатров, рвались веревки, вопило и носилось в одних подштанниках, пытаясь изловить улетающее имущество, княжеское войско.

Всему виной был бодрый табунок небольших смерчей, вовсю резвившихся в княжеской ставке.

Обр туда не смотрел. Замутненному взору мерещился некто могучий, стоящий в тени между палатками и лесом. Старший брат. Герман. Человек шагнул в вытоптанный круг палатки, по пути утратив широченные плечи и гриву черных волос. Варка! Лицо у него было вдохновенно-задумчивое. Прислушивался к чему-то великий травник, будто пел без голоса, про себя.

– Я же говорил, – назидательно заметил он, – коней красть нехорошо. Убить могут. Отдохните, ребята!

Петля нестерпимо впилась в шею, но руки вдруг оказались свободны. Оберон тотчас же освободился и от веревки. Оба его конвоира и палач смирно лежали на земле, силились что-то сказать, но только глаза таращили.

– Били? – спросил Варка.

Обр помотал головой.

– Тогда до утра полежат – и хватит. Поклон тебе от Маркушки.

– Ты помог ему? – хрипло обрадовался Обр.

– Да. Немного. На скорую руку. Пришлось срочно смываться. С тамошней колокольни прыгнул. Видели меня, нет ли, не знаю.

– Зачем? – перепугался Оберон, слишком поздно вспомнив, что повенецкие трущобы – место опасное.

– Тебя, дурака, спасать торопился. Пошли отсюда!

Взглянув на лагерь, где вопли начали стихать, Варка слегка шевельнул пальцами правой руки. Вихри забегали резвее. Над Гнилым Кутом медленно взбухала темная туча, грозящая разродиться дождем и градом.

Одолевая бешеный ток воздуха, Обр пробился к Варке. Барабан повалился и укатился с веселым грохотом. Князь каким-то чудом усидел на своем стуле. Господина Стрепета со стула сдуло, но он быстро поднялся, невзирая на ветер, выпрямился во весь рост и, не отрываясь, смотрел на Варку. В голубых глазах стояли слезы.

– Крайн, – выдохнул он, – настоящий! Я думал, их больше нет. Думал, никогда не увижу. Ведь ты крайн? Какого ты рода?

– Ар-Моран, – тихо ответил Варка.

– Белый крайн, господин утра, – самозабвенно шептал господин Стрепет, – Ар-Моран. Из облакопрогонников. Конечно, владыка ветра.

Внезапно выпрямился, принял позу, исполненную достоинства.

– Я чувствую, что обязан представиться. Аликсан Стрепет, десятый потомок Ательстана Стрепета Ар-Эглис, прозванного Изгнанником, серого крайна, владыки теней и тумана.

– Нынче говорят просто «хозяин».

– Пусть так, – немедленно согласился господин Стрепет. – Умоляю, не покидай меня! Ты же видишь, я ваш. Дай мне крылья!

– Что? – Ивар Гронский Ар-Моран вздрогнул, поморщился, будто в его музыку вкралась фальшивая нота.

Обр встал так, чтоб прикрыть его от выстрелов из лагеря, хотя им там было не до стрельбы. Да и на князя поглядывал с подозрением. Как пить дать, у него опять нож припрятан. Но князь пока к ножу не тянулся. Сидел тихо, щурился от ветра, с жадностью наблюдая за происходящим.

– Крылья! – настойчиво повторил господин Стрепет. – Я крайн по крови. Но знаю: крылья может даровать только другой крайн. Я даже готов был отправиться за горы, если бы был уверен, что хоть один крайн еще жив. Прошу тебя, умоляю! Дай мне крылья!

– Не вздумай! – прошипел Обр, надеясь, что его громкий шепот будет услышан за воем ветра. – Это тот самый гад! Повелитель!

Ивар глянул на него строго. Мол, не влезай.

– Зачем вам крылья?

Казалось, господин Стрепет потрясен глупостью вопроса.

– Но… Тебе ли не знать. Сила крыльев. Я собирал эти знания по крупицам, перечитал множество книг, расспрашивал людей, часто очень старых и не всегда разумных… Сила крыльев! Высокая власть над всем тварным миром. Я должен обладать ею по праву рождения.

– Ага, – сказал Ивар, – ладно. Дать не трудно.

– Не надо! – простонал Обр, но чокнутый травник уже выпрямился, стал серьезен. Даже ветер немного улегся.

– Аликсан Стрепет, раскрой свои крылья!

– Ты чего наделал, козел крылатый? Он же теперь… – заорал Обр и осекся.

Господин Стрепет стоял столбом, блаженно прикрыв глаза, но никаких крыльев за его плечами не наблюдалось. Ни серых, ни белых, ни оранжевых в крапинку. Никаких.

– Дать не трудно, – сказал Ивар Гронский Ар-Моран, крайн из белых крайнов Пригорья. – Главное – суметь принять!

– Не может быть! – возопил господин Стрепет таким тонким и отчаянным голосом, что даже Обру стало его жалко. – Не может быть! Я крайн!