Шрифт:
Закладка:
— Да ничего, я привыкла, моя профессия пока что для многих в новинку, я на весь город одна такая… Бедовая, — добавила она через паузу и широко улыбнулась, но на этот раз не дежурной, а вполне человеческой обворожительной улыбкой. — Но уж коль приехала, то хоть чайком угостите, заодно и на песика вашего гляну. Я собачница со стажем, всякого насмотрелась…
Сказать, что я обрадовался, это ничего не сказать. Во мне словно лампочку зажгли в тысячу ватт, от которой и домик мой несуразный засветился иным светом, и листья на березке возле ограды стали не просто зелеными, а изумрудными, и вода в бочке заиграла как-то необыкновенно, будто родник там на самом дне образовался, и голоса птичьи услышал: чистые, радостные, звонкие.
— Пойдемте, пойдемте, — распахнул перед ней калитку и хотел взять ее чемоданчик, но она вежливо отвела мою руку и опять с улыбкой покачала головой, дав понять, что она не желает с ним расставаться.
В прихожей было темно, а потому пришлось включить свет, пусть не в тысячу ватт, а всего лишь в сто, но он вполне достаточно осветил унылую морду Джоя, жалобно глядевшего на Сабрину со своей подстилки.
Абзац второй
Увидев нового человека, он с трудом поднялся и на трех лапах, неуверенно, словно чувствуя, сейчас ему помогут, сделал несколько шагов, а точнее, прыжков, вперед. Вслед за тем он издал то ли стон, то ли жалобный вопль и, меняя тональность, принялся поскуливать, повизгивать в течение нескольких минут, не отрывая при этом взгляд от Сабрины. Можно было подумать, будто он пытался рассказать ей о своем незавидном положении, не сомневаясь, что она его непременно поймет, пожалеет и вылечит.
— Он жалуется, что ли, на вас? — спросила она в изумлении. — Это не вы случаем его так изуродовали? — При этом она присела и внимательно осмотрела рану.
Понимая, оправдываться не имеет смысла, погладил пса по голове, притянул к себе. Но Джой на мой миролюбивый жест никак не прореагировал, а тянулся мордой к Сабрине. Решил свести все к шутке:
— Вот, учу его английскому, но никак не справлюсь с произношением. Хотя иногда он говорит вполне внятно.
Сабрина изумленно распахнула глаза, кинув на меня взгляд снизу вверх, причем, как заметил, кончики ее густо накрашенных ресниц едва не коснулись бровей.
— Да ну вас! Я профессиональная собачница и легко могу понять по их поведению, — кивок в сторону Джоя, — что они просят и на что жалуются.
— Ну, тогда поясните…
— Ему не хватает общества. И… как это ни странно звучит, обычной женской ласки.
— Легко сказать, всем мужикам не хватает как раз ласки. Причем женской. Разные там отклонения в счет не беру. А от себя добавлю, не хватает добрых слов, внимательных глаз и… да вы и без меня все знаете и понимаете. Это же не бином Ньютона, что тут объяснять…
Сабрина не ответила, никак не поддержала мой неумелый намек на возникновение более близкого контакта, а лишь спросила:
— Откуда у него такая кошмарная рана? Кто его так?
Пришлось подробно рассказать о тайных похождениях Джоя и умении уходить в отрыв от хозяина во время наших совместных прогулок. Признался, раз понаблюдав за ним, когда он квалифицированно преодолел переход через улицу на зеленый сигнал светофора и строго по зебре и был поражен его навыкам завзятого пешехода, делающего все правильно. Даже порадовался за пса и решил не наказывать его за побег. Он по-своему понял мое попустительство на этот счет, но, как выяснилось позже, принял его как вседозволенность. После чего бороться с его собачьей самостью просто не имело смысла. И я решил больше не воспрепятствовать его прогулкам. Мы как бы заключили джентльменский договор: я не вмешиваюсь в его дела, а он в мои.
— А не пробовали гулять с ним на поводке? — перебила мои откровения Сабрина, успевшая к тому времени присесть на маленькую табуреточку, стоящую здесь же возле собачьей подстилки. При этом она смотрела на меня как на человека, не умевшего пользоваться во время обеда столовыми приборами.
Поняв, какого она обо мне мнения, решил обострить ситуацию. Терять мне было нечего. Или мы сейчас найдем общий язык, или… Или я останусь один на один с больной собакой. Но мне нужен был не просто помощник, настроенный критически ко мне и ко всему, чем я занимаюсь, а человек, хотя бы сочувствующий.
— А если бы вас вывели гулять на поводке? Как бы вы себя чувствовали? Мне кажется, при первом удобном случае вы попробовали бы сбежать от такого хозяина.
— Все правильно, сбежала бы. А то и совсем отказалась от таких прогулок. Но я — че-ло-век, — произнесла она по слогам.
— И какая в том разница? — ошарашил ее очередным вопросом. — Собака такое же живое существо и любит свободу ничуть не меньше, чем мы с вами.
— Но вы же видите, к чему его привела любовь к свободе… — уже не так резко возразила она. И я уловил в ее голосе нотки, какие обычно проскальзывают у школьных учителей, вразумляющих неразумного двоечника.
— Да, но за свободу надо иногда платить чем-то не столь важным. Это право выбора каждого.
— Легко у вас это получается, — хмыкнула она, — собака сама решает, как ей жить, а вы тут как будто и ни при чем.
Дамочка не знала, что ответить, и традиционно перешла на личность собеседника. Известный прием, знакомый мне с юности, когда на любой вопрос получаешь зеркальное отражение.
— А вот и нет, — попробовал все же подискутировать с ней, — легко в этой жизни ничего не бывает. Вы же не знаете, каково мне сейчас… Хотя… Что туг говорить, моральные страдания даже суд не всегда принимает во внимание…
— Куда уж нам, сирым и убогим. Ладно, то ваши проблемы, но уж коль я приехала, давайте займемся делом. Кстати, вы не сказали, как его зовут, — она решительно поднялась с табуретки и, не выпуская из рук чемоданчик, прошла в комнату.
Мне ничего не оставалось, как представить своего пса, на что она никак особо не отреагировала, лишь молча, даже не обернувшись, кивнула. А мы с Джоем поплелись следом за ней. Причем пес ковылял первым, видимо, понимая, что он здесь главный герой, ради которого все и затевается. Вот пусть кто-то после этого скажет, что собаки существа неразумные. Мы просто не хотим признавать этот факт и прикрываемся своим якобы интеллектом,
