и выстрелил. Пуля вдребезги разнесла поднесенный ко рту штоф, пробила Ефимке подбородок и порвала горло. Завоняло водкой и трюфелями. В проеме отворившейся двери показалось испуганное лицо лакея.

Боль пронзила Грибина. Он подумал, что это, должно быть, разорвался кишечник. Потом что-то начало мучительно сжимать левую почку. Кажется, эта дрянь внутри решила убивать доктора медленно.

Желая освободиться от страданий, Грибин, пока еще были силы, поднес ствол к виску, но тут же передумал стрелять. Говорят, самоубийц не принимают в рай. Грибин решил вынести муки до конца. Вдруг это и есть та хорошая хворь, которая зачтется в жизни вечной.

Владимир Чубуков, Герман Шендеров. Сумчатые

Они ехали в северном направлении. Путь лежал в заброшенный санаторий, затерянный где-то в глуши между Клином и Дмитровом.

Гриша получил координаты от Мысина, поэтому рассчитывал, что навигатор приведет куда надо. Нервы у него натянуты до предела, чуть ли не звенят; ладони на руле взмокли от липкого пота. Витя же, напротив, был беспечен. Да оно и понятно – он еще ничего не знал.

Взяв брата в поездку, Гриша обещал все рассказать по дороге, но медлил, не решался начать.

Витя не торопил. Он вообще не давил на старшего брата, довольствовался вторыми ролями; помогал в бизнесе, вел бухгалтерию, а лишнего не спрашивал.

– Короче, братишка, – начал Гриша; набрал воздуха, будто нырять собрался. – Я тему замутил. Суперэлитный алкоголь, очень дорогой, коллекционка. Продажа, само собой, не через мои магазины. Тут игра на другом уровне. Цены, знаешь, какого порядка? От ста штук до ляма за бутылку, прикинь!

Витя взглянул на брата с тоскливым недоверием, словно уже чувствовал, что затея плохо кончится. Хотя он и сам не знал, что чувствует; лишь тонкой иглой кольнула неопределенная тревога. Гриша продолжал:

– Для избранных клиентов, строго по предзаказам. Я тему прощупал – это, сука, Клондайк. Есть импортер, отдает элитное бухло по ценам ниже российских. И меня тут с одним клиентом свели… Бандюган, но такой – культурный, эстет и гурман, почти за девятьсот штук бутылку вина взял. Ценитель! Мысин его фамилия. Он посоветовал кое-что…

Гриша замолчал, собираясь с духом. Рассказать суть дела было непросто. Наконец выговорил:

– Он работает с одним типом. Называется «брухо»…

– Как у Кастанеды? – перебил Витя. – Мексиканский колдун?

– Вроде того, – кивнул Гриша. – Только он наш, не мексиканский. Тимур Тарасович звать. Вот к нему мы и едем.

Теперь Витя смотрел с явным раздражением. Он спросил:

– И на фига? По голубиным внутренностям индекс Доу-Джонса предсказывать?

– Да ты дослушай, блин! Мысин сказал, что если заниматься элитным бухлом, то работать надо в обход наших импортеров, и есть надежный способ… Короче, сказал, что мне надо купить у Тарасыча сумчатого.

– Сумчатого? Это еще что?

– Кабы я знал! Мысин только одно сказал – что сумчатый решает все проблемы с таможней и акцизами. С ним я смогу любое бухло тоннами ввозить из Европы. Я пытался вызнать, что за сумчатый, – ни в какую! Говорит, за такую болтовню людей в канавах находят. Просто купи, мол, и все тут. Сказал, поручится за меня. Полтора ляма, сказал, привезти наличкой.

Витя словно проснулся, остатки беспечности улетучились.

– Гриня, это же подстава! Реально подстава! Везем такие бабки – и куда? Ты бы хоть иногда советовался! Или, если я инвалид, так у меня и мозги не работают?

– Да заткнись, Вить! Думаешь, я не очкую?! – взорвался Гриша; внедорожник вильнул. – Ты пойми, ему эти полтора ляма – плюнуть и растереть. Под ним пол-области ходит. Хотел бы отжать – отжал бы на месте, а я б еще поклоны бил.

– На хера ты вообще с ним связался?

– Он просто хотел помочь. – Прозвучало это фальшиво; Гриша и сам не верил в то, что говорил. – Сказал, что думал элиткой заняться, но это для него лишний напряг, а я в теме шарю, вот и решил меня привлечь. Я ж понимаю, он повязал меня с собой и лапу сует в мой бизнес, но тут и моя выгода есть, согласись!

– Какая выгода, Гриня! Он эту лапу не в бизнес – он ее в жопу тебе засунет! И будешь как Петрушка и Степашка… Короче, херово это все.

– Да знаю, Вить. Только когда он координаты мне дал, то посмотрел так, что я понял: или делаю, как он сказал, или меня грохнут на месте. От таких предложений не отказываются.

– А ты не боишься, что этот Мысин тебя во что-то втянет; в такое, что мало не покажется?

– Если по чесноку, – признался Гриша, – боюсь. А че делать? Я вот еду к этому Тарасычу – и боюсь. Тебя прихватил, чтоб не так стремно было. Мысин, он же знаешь какой? Весь такой культурненький, одет с иголочки, а сам же, сука, людоед людоедом! Он когда смотрит этак ласково, меня аж жуть берет. А Тарасыч – вообще не пойми что за фрукт. Его даже Мысин опасается, кажись. Рассказывал, раньше Тарасыч был патологоанатомом и что-то дикое с покойниками вытворял, эксперименты какие-то, ритуалы, чуть ли не с трупоедством и некрофилией. А потом в магию ударился, ездил учиться в Южную Америку. Вернулся и… начал оказывать особые услуги. Мысину, например. У него были терки с одним авторитетом, и знаешь, что с авторитетом сталось? В ресторане был, в сортир отлучился – и там сгорел на унитазе. Пожара не было, вокруг металл и кафель, а он – как головешка. И ни следа горючих жидкостей. Прикинь!

– М-да… Встряли.

До самого санатория ехали уже молча. С каждым километром дышалось трудней, хотя сентябрьский воздух был свеж. Под чистым солнечным небом братьям казалось, что они спускаются в затхлый подвал.

* * *

Указатель на въезде проржавел, краска облупилась, и читалось на нем что-то непроизносимое, вроде «Мкртчян». Покосившиеся железные ворота были широко открыты – их уже ждали.

Первый же корпус уставился на братьев чернотой незастекленных глазниц. Казалось, кто-то невидимый таится в этой черноте, в глубине здания, и сверлит пространство недобрым взглядом. Гриша невольно поежился, объезжая бетонную коробку.

Кроме самого брухо, Тимура Тарасовича, братья не встретили в санатории никого, но все время ощущали взгляды, направленные с разных сторон, из укромных мест.

Колдун ждал их у здания бассейна, чьи разбитые окна были наспех залатаны рабицей. Далеко не молод, лет под шестьдесят, при этом ни малейшей седины в жестких черных волосах. Что-то первобытно-подземное мерещилось во всем его облике. Кожа серовато-смуглая, в оспинах и глубоких морщинах. На лице, на руках – вздувшиеся змеистые вены и какие-то бугры, словно под кожей он весь опутан веревками и покрыт костяными наростами. Смотрел