– Такое не для вас. Это для грязной работы. Сожжет что угодно, а сама не сгорит.

Тарасыч свистнул вновь, и пламя погасло, не оставив следа ни на бледной коже, ни на волосах трупа. Витя поднялся, глупо улыбаясь.

– Значит, теперь сумчатый будет меня слушаться? – спросил Гриша.

– Будет-будет, – повернулся к нему Тарасыч. – Как только попьет кровушки из нового хозяина.

С поганой ухмылкой колдун достал из ножен на поясе здоровенный охотничий нож и, прищурившись на струхнувшего Гришу, велел:

– Руку сюда давай.

* * *

Сумчатого звали Руслан Егиазаров. Для простоты Гриша прозвал его Елизаром. Поселил в мастерской, примыкавшей к гаражу. Мастерская была довольно просторна, в ней Гриша хранил дорогие бутылки элитных напитков. На дверь пришлось установить простенький кодовый замок, чтобы Гришины жена и сын – Лера и восьмилетний Максим – не наткнулись на мертвеца. Лере объяснил замок мерами предосторожности – мол, боюсь, как бы Макс ненароком не разбил бутыль за десяток тысяч евро, да и гости временами попадаются не в меру наглые.

Перед рейсом Гриша сразу сажал Елизара в багажник машины и уже на трассе пересаживал на заднее сиденье. Витя поначалу каждый раз напрашивался с ними и всю дорогу до аэропорта, как ребенок, вертелся на своем месте, бросая взгляды на мертвеца.

Гриша летал с сумчатым во Францию, покупал там элитные вина и коньяки, загружал товар в Елизарову сумку, а дома выгружал. Ни на таможне, ни на паспортном контроле бледная, дебиловатая морда мертвеца не вызывала подозрений – сумчатый всем напоминал не то депутата, не то олигарха средней руки, перебравшего с выпивкой в своих Куршавелях.

Можно было приказать Елизару исторгнуть все, в него загруженное, разом, но тогда он вываливал бутылки хаотичной грудой. Так разбилось несколько ценных экземпляров. Витя догадался приказывать мертвецу возвращать товар поштучно, в порядке загрузки. Гриша стелил на пол толстый матрас, ставил Елизара, голого по пояс, на колени; сумка раскрывалась, и оттуда, одна за другой, выпадали на матрас бутылки, а братья их тут же забирали, освобождая место для следующих.

Витя добровольно взял над Елизаром полное шефство: покупал для него живых карпов, кормил его, натирал кремом перед поездками. Мертвец с бездонной дырой в теле стал для Вити едва ли не любимой игрушкой. При каждом удобном случае Витя старался юркнуть к нему в мастерскую. Как-то раз Гриша застал брата, голым лежащего на Елизаре, – он елозил пахом над дырой, раскрытой в теле мертвеца. Гриша лишь буркнул брезгливо:

– Блин, ты запираться научись, шпингалет на что!

Витю он никогда не осуждал – болезнь брата искупала для Гриши его многочисленные закидоны. Самому же Грише до сих пор было не по себе от одного только факта существования Елизара.

Витя, инвалид из-за спастической диплегии, жил с братом и его семьей с тех пор, как родители перебрались в Европу, оставив сыновьям дом в Барвихе. Уезжать с ними Витя не пожелал, а Гриша, нежно любивший брата, готов был заботиться о нем хоть всю жизнь.

Родители, как ни любили Витю, но все ж таки почувствовали облегчение, когда он сам захотел слезть у них с шеи. Утомительные, затратные и тщетные попытки его лечения их измотали. В последний год совместной жизни сын-инвалид начал даже слегка раздражать. Поэтому они были очень благодарны старшему сыну за то, что тот легко согласился взвалить на свои плечи всю заботу о младшем.

В отличие от брата Витя не умел зарабатывать деньги, правда, умел хорошо их считать. Любопытный, дотошный, склонный к умствованиям с метафизикой, Витя совал нос во все необычное, попадавшееся ему на пути. Пробовал на себе мистические практики – индуистские, буддистские, шаманские, – в том числе, связанные с психотропными веществами. Теперь он поставил перед собой цель – изучить свойства Елизара и его бездонной сумки.

И однажды сообщил Грише новость:

– Я теперь знаю способ, как забраться в сумку к Елизару и не сойти там с ума.

– Ты что, лазил туда? – удивился Гриша, уточнил полушепотом: – Целиком?

– Ага!

– Ты дурак, что ли?! Вить, блин, ну как!..

– Спокуха, братан! – Витя расплылся в своей фирменной кривой улыбке. – Я сначала руку сунул, потом ногу, потом голову… Тарасыч говорил, что в сумке сходят с ума от потери чувства собственной формы и существования. Значит, необходимо – что? Создать условия, чтобы эти чувства в сумке сохранялись. Тут нужны два фактора: свет и боль. Свет – чтоб видеть в сумке свое тело, тогда разум будет визуально фиксироваться на нем. Боль – чтоб чувствовать тело через нервную систему и задавать ему границы. Если колоть себя в сумке острым предметом в разные части тела, то болевые импульсы станут для разума как бы картой тела и это поможет сохранить рассудок. Чем сильнее боль, тем легче сопротивляться безумию. Я это все в теории прикинул, а потом попробовал…

Гриша испугался за брата так сильно, что захотел избить его. Как в тот злополучный вечер несколько лет назад – когда достал полуживого Витю из петли. На этот раз он едва сдержался.

– Никогда… больше… так не делай! – взревел Гриша, вышел вон и хлопнул дверью, отсекая любые возражения; но прежде всего он ретировался из опасения, что сорвется и влепит Вите по самодовольной физиономии первооткрывателя.

* * *

Через несколько дней Гриша вернулся домой сам не свой: глядел потерянным взглядом и беззвучно шевелил губами. За ужином Витя заметил, как дрожат пальцы, в которых брат держит вилку.

Отозвав его в кабинет на втором этаже, Витя плеснул виски в два стакана и принялся допытываться – что стряслось.

– Мысин, сука!.. – пробормотал Гриша.

– Что Мысин?

– Он, понимаешь, захотел, чтобы я… перепрофилировался.

– Так, хорош загадками говорить, нормально рассказывай.

– Короче… Позвонил мне, в ресторан позвал. Ну, приезжаю. А с ним какие-то хари бородатые сидят. Чехи, что ли? Даги? Хрен поймешь. Говорит: новых партнеров для тебя нашел, только их алкоголь не интересует.

– Так. И что?

– Они, говорит, хотят, чтобы я с Елизаром возил оружие, боеприпасы, взрывчатку на Ближний Восток, а оттуда – герыч для Мысина.

– А ты что?

– Что-что! – вспылил Гриша. – Послал их, конечно!

– Как «послал»? – опешил Витя.

– Да вот так! На хер послал. И талибов этих, и Мысина. Сказал, что в такое дерьмо не полезу…

– Гриня, ну ты че?

– Ниче! У меня, знаешь, принципы есть! Одно дело – бухло мимо таможни проносить, другое – терроризм и наркоторговля. Ты ж сам понимаешь, на кого меня вывели. И все концы на мне замкнутся! Мысин ручки вытрет, герыч скинет – и чист, как депутат, а меня хорошо если