– Я понял, – сухо ответил Калныньш, – я найду на территории Украины место, где никто ничего не будет искать в ближайшие двадцать четыре тысячи лет.

Дункан медленно прикрыл и открыл веки.

– Марк, если до Вашей истории доберутся журналисты…

– Не доберутся, – уверил Калныньш, – мы умеем прятать концы в воду.

– Хорошо, – Дункан, кажется, был удовлетворён объяснениями подчинённого, – Вы хотели ещё что-то предложить?

– Да, – кивнул Марк, – речь шла о применении сепаратистами химического оружия. В прошлом году мы такое осуществляли в Сирии, я знакомился с этим опытом.

Дункан оживился.

– Но, Марк, ведь у них нет химического оружия!

– У них нет и дальнобойных средств ПВО, – ответил Калныньш, – но это не помешало обвинить их в атаке на гражданский самолёт. Вопрос только в том, как подать материал. С учётом предстоящего наступления на Иловайск…

– Хорошо, Марк, – кивнул начальник, – изложите Ваши предложения в письменном виде. И не забывайте – несмотря на безусловно положительный эффект истории с самолётом в СМИ, она имела и серьёзные негативные последствия – я имею в виду то, что наши украинские друзья прекратили использовать авиацию по всей зоне АТО.

– Я вообще считаю это не очень умным шагом со стороны украинцев, – ответил Калныньш, – если уж они так испугались, могли бы прекратить использовать самолёты в мае, когда сепаратисты сбили борт с десантниками из ручного ПЗРК.

На прощание Дункан спросил:

– В личном порядке, так сказать. Вы уже знаете, что скажете Джеймсу Хантеру?

Это был самый лёгкий вопрос, и ответ на него Марк, конечно, знал.

– Наши украинские партнёры понесли огромные потери в Южном котле. Были случаи, когда сепаратисты закапывали украинских солдат в степи без опознания, просто чтобы избежать эпидемий на жаре. Я мог командировать Дэна туда…

Дункан согласно кивнул.

…На обратном пути Калныньш всё-таки прикинул все возможные варианты, что делать с Дэном, чтобы не допустить утечки информации, и ни один не подходил. Судить по законам на территории США – смешно. Исключено. Да, он вполне может получить пожизненное и даже электрический стул за дезертирство и шпионаж, но тут огласка обеспечена. Судить на Украине, конечно, проще, но тогда появляются шансы на обмен, чего тоже допустить нельзя. Остаются секретные тюрьмы ЦРУ в Литве или Румынии – это относительная гарантия, но снова относительная. В отношении русского или украинца можно было бы поручиться, что там он исчезнет бесследно, а можно ли поручиться в отношении американского гражданина?

…Но какая же, чёрт возьми, тварь написала эту проклятую бумагу?

Советник остановился на перекрёстке, где пленные украинцы под присмотром юного ополченца разбирали завалы – очередное прямое попадание.

Он подозвал парнишку, предъявил удостоверение.

– Какого года рождения?

– Девяносто шестого, товарищ майор! – ополченец вытянулся по стойке «смирно».

– Вольно. Иди, я проверю.

Советник сделал себе очередную пометку в блокноте – проверить, как соблюдается приказ командующего не брать в ополчение несовершеннолетних. Девяносто шестой год рождения мальчика вызывал у него большие сомнения.

…Поднявшись к себе в кабинет, он увидел в почтовом ящике ответ на электронное письмо в комиссию по обмену военнопленных с просьбой включить в список Белякова Ивана Викторовича, имеющего также паспорт США на имя Daniel Hunter. Председатель комиссии сообщал, что, по данным украинской стороны, они таким человеком не располагают…

«Запросите ещё раз через пару-тройку дней, очень прошу», – писал в ответ Советник.

Калныньш вышел на улицу, держа плащ на согнутой в локте руке. Догорала светлая полоса летнего заката, и острые звёзды уже высыпали на чёрном небосводе… Путь предстоял дальний.

По знаку Калныньша Степан распахнул перед ним заднюю дверь грузовой «Газели». Лампочка зажглась под потолком, и Марк присел на край пола кузова. Внутри машины на окровавленной полиэтиленовой клеёнке лежал обнажённый по пояс человек. Он не шевелился, никак не отреагировал на открывшуюся дверь, и только поднималась и опускалась, дыша, широкая грудь в тёмных отметках ожогов.

– Ты меня слышишь? – спросил Калныньш.

– Слышу, – разлепил ссохшиеся губы Янычар.

– Дэн, ничего ещё не поздно и всё поправимо. Одно твоё слово – и мы сейчас едем в госпиталь, будешь жить. Тобой, между прочим, интересовалась комиссия по обмену. Быстро сработали твои, ничего не скажешь, ещё никто за четверо суток не попадал в списки. Помоги мне, и я тебе помогу. Одно твоё слово.

Собравшись с силами, Иван приподнялся на одном локте.

«Они хотели помножить тебя на ноль, – так, кажется, говорил Артём. – Уничтожить как личность, как частичку народа… Им это не удалось. И не удастся. Мы же, сука, русские…»

– Иди к чёрту, Марк. Мы же, сука, русские.

Калныньш громко хлопнул дверью кузова. Было слышно, как он садился в машину, и она тронулась с места, как звонил его мобильный телефон.

– Значит, приостанавливайте наступление на этом участке, – хрипло и резко говорил в трубку Калныньш, – подземное хранилище должно остаться на нейтралке, на достаточном расстоянии. Всё остальное наша забота…

«Что это значит? Что за хранилище? Какую ещё грандиозную провокацию он может готовить? Рано я сорвался, рано…»

– Делайте, что Вам сказано! – Калныньш повысил голос, видимо, украинский офицер на том конце провода осмелился ему возразить, и отключился.

Он пощёлкал переключателем радиоприёмника. Передавали украинские новости – под Ивано-Франковском матери и жёны оказавшихся в котле украинских солдат перекрыли дорогу, требуя прекращения войны и возвращения мобилизованных домой.

– А что, Степан, не твои там бунтуют? – спросил Калныньш.

– Нет, пан офицер, мои политикой не интересуются, – ответил Степан.

– Это хорошо, – кивнул Марк и замолчал.

А ехали долго, и машина подпрыгивала на ухабах, и каждая яма отдавалась болью в истерзанном теле Ивана.

«Один, два, три, четыре, пять. Один, два, три, четыре, пять.