потребовала от местной власти мобилизации людских и материальных ресурсов. Отряд явился после того, как уже потрудились чекисты: «…работавшая здесь чрезвычайка, во главе с убитым во время восстания председателем ее Казимировым, в высшей степени щедро употребляла избиение своих «клиентов» кулаками, прикладами, плетью, пиками и т. д.». Вновь прибывшие и уже обосновавшиеся «совработники» быстро нашли общий язык: «Находившийся здесь продотряд (Павлова) вел себя возмутительно: пьянствовал, совершал всяческие поборы (овец, молочные продукты), «отчуждал» безвозмездно что понравится, по ночам шла стрельба вверх и т. д. В пьянстве не уступали и ответственные представители: комиссар Белов, председатель ЧК Казимиров, начальник отряда Павлов, комиссар Стафеев». После такой «подготовки» на селян обрушился чрезвычайный налог, опись хлебных запасов и «мобилизация» людей и скота.

«Агитатор» Петров назвал только нескольких исполнителей-«перегибщиков» – больше по чину было не положено. Телеграмма зав. политотделом Восточного фронта Г. И. Теодоровича и члена Реввоенсовета фронта С. И. Гусева Ленину более откровенна: «Безобразия, которые происходили в Симбирской губернии, превосходят всякую меру. При взимании чрезвычайного налога употреблялись пытки вроде обливания людей водой и замораживания. Губернские организации смотрели на это сквозь пальцы. При реквизиции скота отнимали и последних кур… председатель уездного комитета партии участвовал, будучи членом ЧК, в десятках избиений арестованных и дележе конфискованных вещей и прочее. Партийная организация была теплой компанией грабителей, разбойников, белогвардейцев». Вот только появилась телеграмма не до, а после восстания, и «белогвардейцами» в ней названы свои «разбойники».

Как и 100, и 200 лет назад, мужик не сразу хватался за топор и вилы. Конфликт развивался поначалу в «легальной» форме. Волнения начались 3 марта со схода, созванного с ведома Белова сельским советом. На сходе обсудили, как изящно выразился «агитатор», «несколько случаев слишком решительной реквизиции т. Беловым хлеба и скота… в результате толпа пришла к убеждению, что необходимо дать отпор действиям продкомиссара в масштабе всей волости». Начинать бунт одним не хотелось – лучше всем вместе.

4 марта крестьяне приняли решение «командировать в г. Симбирск 4 делегатов… с ходатайством об увеличении продовольственной нормы на людей и скот». «Своему» начальству деревня уже не доверяла, но еще оставалась надежда на ходоков к высшей власти. Члены волостного исполкома в тот же день отбыли в соседнее село – от греха подальше, в надежде, что крестьяне изберут новый состав, которому они сдадут дела и заодно переложат на него ответственность перед уездными и губернскими властями.

Это был тревожный признак. Настроение крестьян стало меняться. Теперь ситуация зависела от того, кто сумел бы первым поднять или, наоборот, успокоить толпу. Прибывшие «городские» опасности не замечали и попытались селян припугнуть. Кто-то из толпы выдвинул лозунги: «Да здравствует Советская власть, долой коммунистов-насильников!», «Долой коммунистов, комиссаров и евреев!» Другие мятежники захватили телеграф – все-таки шел уже xx в. Опыт усмирения крестьянских бунтов требовал решительных действий: зычного офицерского рыка, пальбы, немедленного ареста «зачинщиков», порки и публичного «прощения» покорившихся. Но большевики еще только учились…

Командир продотряда Павлов приказал «не употреблять оружия» и тем продемонстрировал слабость. Крестьяне набросились на продотрядовцев. «Когда началось отобрание оружия, надлежащего противодействия оказано не было; большое значение при этом имело местное происхождение красноармейцев». Павлов был убит, на следующий день было покончено и с чекистами. В соседние села отправились гонцы – поднимать народ, чтобы выступить «всем миром».

5 марта восстало село Русская Бектяшка, 7 марта – Усолье; восстание перекинулось на соседние волости. Как отмечали сами каратели, «все восстания начинаются по шаблону: появляется агитатор, сам влезает на колокольню и бьет в набат, затем приглашает собравшихся восстать против реквизиции скота, хлеба и сбора чрезвычайного налога. Каждое восстание начинается убийством председателя исполкома, членов совета и членов партии». 8 марта восставшие заняли уездный город Ставрополь, волнения перекинулись в волости соседней Симбирской губернии. Пришедшие из восставших сел зачитывали мужикам воззвания. Вместе с мятежниками приходили пугающие слухи: большевики восстали против коммунистов, коммунисты реквизируют кур и хотят поделить собственность крестьян.

Граждане! В настоящее время мы являемся восставшими против коммунистов-насильников. Нам известно, что они насмехались над иконами и повыбрасывали их. Это была их первая вина. Затем они, коммунисты, производили разные бесчинства и насилия над женщинами. Женщины, вспомните вы, как по приезде их в село, прятались, убегали в чужие дома ночевать.

Я призываю вас, граждане и гражданки, исполнить долг, который мы задумали сделать. Наша надежда в деле восстания не на оружие, а надежда на всевышнего Господа Бога, который нам помогает, и мы надеемся, что нам Господь Бог за нашу любовь друг к другу поможет. Не забывайте, граждане, что в единении сила. Нам оружие не страшно, страшна непреклонная воля народа…

(Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: документы и материалы. М., 2002. С. 105)

Документы самих повстанцев и карателей дают картину бунтовской стихии. Попавшим под горячую руку разозленных мужиков приходилось туго: в Усинском перебили целый отряд красноармейцев; в Усолье «агитатор тов. Смирницкая мятежниками ударом дубиной убита, после убийства ей размозжили череп, затем через горло вбили внутрь кол и повесили на столбе».

Толпа громила местные Советы со всей обстановкой, запасом дров и «денежными ящиками», мстила – око за око. Повстанческий «комендант» Ставрополя Алексей Долинин «доводил до сведения» семейств красноармейцев и коммунистов: «…все причиненные над вами насилия и поругания со стороны крестьянской армии доносите мне, не стесняясь ничего». Его приказы запрещали «бесцельную стрельбу по городу, а также самочинные, не имеющие на то особого удостоверения от коменданта города Долинина, аресты, расстрелы, самосуды, обыски» с неизбежными «хищениями всякого рода имущества».

Внезапность бунта и его стремительное распространение застали советскую власть врасплох. Повстанческий «комендант» получал известия: «с. Изюково, Пискалы, Еремкино в крестьянских руках. Новая и Старая Бинарадка накануне восстания. Мусорка восстала и Ташелка. Красноармейцы отступили на хутор, верст на 8 за Мусорку. Отряд красных – человек до 150. В Самаре в войсках волнение».

Но власти уже оправились от шока и действовали. Восставших надо было заклеймить как врагов революции – для этого трупы 32 попавших в плен и зверски убитых красноармейцев были привезены в Сызрань и «выставлены в церкви бывшего женского монастыря для осмотра публики». Красные командиры утверждали, что во главе повстанцев стоят «генерал Бередичев и полковник граф Орлов», в природе не существовавшие. На важнейших направлениях концентрировались хорошо вооруженные карательные части с кавалерией, пулеметами и артиллерией.

В полевых боях крестьянские толпы терпели поражение. Успешной оказывалась партизанская тактика – бои в лесу, ложное отступление и внезапное нападение на противника из засады. «Хрящевка. 11 марта. Сегодня было у нас сражение, начавшееся в 12 часов дня и окончившееся в 7 часов. Противник имел пехоты 2 роты и отряд 50 человек, 1 орудие трехдюймовое со 112 снарядами, 1 эскадрон кавалерии и 3 пулемета. Бой завязывался очень горячий. Разведку встретили и