и делегаты от воинских частей, атаманы казачьих войск, все волостные старшины и станичные атаманы, деятели профсоюзов и члены «несоциалистических комитетов», то есть представители всех слоев общества, за исключением левых партий. Впервые после марта 1917 г. дом Романовых был признан «царствующим». Идеология белого движения получала основу, на которой можно было бы приступить к построению «освященной исторической традицией» государственной системы. Законодательная власть осуществлялась Земской думой, исполнительная – Поместным советом. Основой местного самоуправления должны были стать церковные приходы. Собор избрал правителем Приамурья генерал-лейтенанта М. К. Дитерихса, армия которого во главе с «земскими воеводами» одержала ряд побед над советскими войсками. Но эти усилия на исходе Гражданской войны уже ничего не могли изменить – слишком неравны были силы и несопоставим военно-экономический потенциал. Немногочисленная «Земская рать» (8 тыс. бойцов) таяла в боях против превосходящих сил советской Дальневосточной республики, и в октябре 1922 г. Приморье было оставлено белыми войсками.

Некоторые историки склонны видеть причины утверждения «красного» и «белого» режимов к концу 1918 г. в кризисе как советской, так и «учредиловской» форм демократии. В Советской России реальная власть на местах быстро сосредоточилась не в Советах, а в чрезвычайных органах – ревкомах или постоянно работавших исполкомах Советов, а их отделы (военный, ЧК, транспортный) в свою очередь подчинялись прежде всего соответствующим центральным наркоматам.

Их противникам поначалу сопутствовал успех. В Самаре 8 июня 1918 г. было создано антибольшевистское демократическое правительство – Комитет членов Учредительного собрания (Комуч). Оно провозгласило себя до созыва Учредительного собрания верховной «временной властью» на территории Самарской, Симбирской, Уфимской, части Казанской и Саратовской губерний и претендовало на управление всей освобожденной от большевиков территорией. Это было неплохое начало для реализации «третьего пути».

Комуч отменил советские декреты о национализации предприятий и банков, разрешил свободу частной торговли. Одновременно он признал действующими все декреты советской власти об охране труда. И хотя эти мероприятия не выполнялись ни частными предпринимателями, ни государственными управляющими, предприниматели перестали оказывать Комучу финансовую поддержку.

Подтвердив решение об отмене частной собственности на землю и переходе земли во всенародное достояние, правительство в то же время предоставило бывшим землевладельцам право снять урожай озимых 1917 г. Владельцы имений могли на законном основании отнимать у крестьян хлеб под охраной военных, получивших приказ «не останавливаться ни перед какими мерами воздействия на виновных». На практике возвращение бывших помещиков в свои имения сопровождалось массовыми порками крестьян.

Юридически корректная, но неуклюжая «демократическая» политика изменила настроения крестьянства и роковым образом повлияла на попытку Комуча создать массовую «народную армию» из добровольцев. Крестьяне воевать не хотели. Принудительная мобилизация вместо ожидаемых 120 тыс. призывников из числа «трудовой демократии» дала едва 45 тыс. На съездах и сходах селяне заявляли, что гражданской войны не хотят и солдат для борьбы с большевиками не дадут. Действия комучевской армии по охране посевов и насильственные наборы привели к тому, что «население, с нетерпением ожидавшее ее прихода, часто чуть ли не с первых дней горько разочаровалось в своих ожиданиях», как признавали сами «комучевцы». «Буржуазное общество» все больше ориентировалось на белую Сибирь с ее военными лидерами, поскольку воспринимало «учредиловские» порядки «такой же «совдепщиной», как и по ту сторону Волги». В результате раскололась самая боеспособная часть армии – офицерство. Комуч претендовал на роль всероссийской власти. Однако другие областные правительства, прежде всего Сибирское, отказались признать его общенациональным центром, рассматривая его как партийную эсеровскую власть. Ставка Комуча на западную военную помощь дала возможность большевикам изобразить борьбу советской власти против него как защиту отечества от интервентов.

Началось разложение армии Комуча – дезертирство из ее рядов как крестьян, так и офицеров, что стало решающим фактором военных успехов советских войск в Поволжье. Правительство Комуча в конце концов вынуждено было бежать в Уфу и сдать полномочия эсеровски-кадетской Директории. Но и та вскоре пала в результате бескровного переворота, приведшего к власти адмирала Колчака. Принципы своих предшественников он оценивал однозначно: «Что такое демократия? Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам в силу закона глупости числа: каждый практический политический деятель, если он не шарлатан, знает, что решение двух людей всегда хуже одного; наконец, уже 20–30 человек не могут вынести никаких разумных решений, кроме глупости».

Трагедия российской демократии и ее символа – Учредительного собрания – состояла, во-первых, в том, что она попыталась преодолеть пучину гражданской смуты со старым багажом половинчатых решений и формальной законности; во-вторых – и это уже от нее не зависело – в том, что к середине 1918 г. в потоке революционного хаоса наметилось две жесткие модели – «белая» и «красная». Почти одновременно и большевики (в августе 1918 г.), и Колчак (в ноябре) обещали обеспечить на контролируемой территории твердый порядок и законность. И наиболее активные силы общества, и испуганный обыватель выбирали порядок в виде привычной имперски-патерналистской системы.

Однако парадокс Гражданской войны состоял в том, что противоборствовавшие стороны не столько побеждали своих противников, сколько постоянно проигрывали на «внутреннем» фронте и тем самым обеспечивали успех противоположной стороне. Судьбы революции и России зависели от третьей силы, которая могла бы выступить решающей в споре красных и белых.

Обыкновенный бунт

9 марта 1919 г. во время начала наступления войск Колчака особый отдел штаба советского Восточного фронта «экстренно» сообщил о вспыхнувшем восстании в прифронтовых Самарской и Симбирской губерниях: «Восстание охватило Сенгилеевский уезд, Мелекесский и Ставропольский. Количество восставших около 200 000 человек». О том же докладывала Казанская губчека: «В Ставропольском районе восстание, руководимое белогвардейцами и кулаками, элементами, недовольными мобилизациями, сдачей хлеба и скота. Ставрополь в руках восставших. Повстанцы свергают Советы, убивают советских работников, вырезают семейства коммунистов». Так в освобожденном от власти Комуча Среднем Поволжье началось крестьянское движение, известное в истории Гражданской войны как «чапанная война» (чапан – крестьянский кафтан).

В советской прессе восстание изображалось как происки «белогвардейских заговорщиков», которым помогли «слуги белогвардейцев – правые эсеры», а вместе с ними «преступные авантюристы» – эсеры левые и, естественно, «кулацкая шайка» (только меньшевиков не упоминали как напрочь в деревне отсутствовавших). Якобы под таким напором «часть крестьян, запутавшаяся в предательских сетях бессовестного обмана, сбитая с толку подлым преступлением провокаторов, примазавшихся к Советской власти, восстали против рабочих и бедноты».

Еще совсем недавно в учебниках по истории такие выступления именовались «антисоветскими кулацкими восстаниями». А вот поработавший в деревне после усмирения «чапанной войны» безвестный, но опытный большевистский «агитатор» Петров в непредназначенном для печати отчете рассказал о других причинах, уже не сваливая вину на белогвардейцев и эсеров. Вот как созревал и наконец «прорвался» мужицкий бунт.

В большое село Новодевичье у волжской пристани (там «не только кулаческая часть, но и беднота выросла и воспиталась в атмосфере буржуазных способов наживы») пришли продотрядовцы. На эти богатые хлебом районы легла основная тяжесть продразверстки и других повинностей, а близость фронта