— Сюда сейчас придёт герцог Уэссекский, обязанный вам жизнью, дитя моё, — сказала добродушная герцогиня, с жалостью глядя на молодую девушку, до неузнаваемости изменившуюся в последние две недели. — Но, прежде чем он придёт, я хочу сказать вам, что всегда считала и буду считать вас честной и чистой девушкой. Может быть, вы когда-нибудь полюбите меня настолько, что откроете мне тайну, которая тяжёлым гнетом лежит на вашей душе.

— Ради Бога, милая, дорогая моя герцогиня, не говорите мне ласковых слов! — прошептала Урсула, нежно целуя руки старушки. — Мне так трудно сохранить спокойствие! А это необходимо. Вот он идёт!

В соседней комнате раздались твёрдые шаги. Герцогиня поспешила удалиться, и почти в ту же минуту дверь в противоположном конце зала отворилась, и паж громко провозгласил:

— Его светлость герцог Уэссекский!

Увидев Урсулу, в белом платье, с короной золотистых волос над красивым лбом, Роберт невольно перенёсся мыслью к счастливому вечеру две недели назад; но этот светлый, чистый образ тотчас уступил место другому — образу вакханки с дико блуждающими глазами, на обнажённом плече которой властно лежала рука молодого испанца. В глазах герцога появилось презрительное выражение, когда он подходил к Урсуле, но его глубокий поклон был холодно почтителен.

— Вы желали говорить со мною, леди? — начал он. — Моя жизнь, которую вы удостоили спасти, вся к вашим услугам.

Урсула сразу почувствовала, что на какое-либо искреннее объяснение нет никакой надежды, и беззвучно произнесла:

— Это всё, что ваша светлость может сказать мне?

— Разумеется, я многое мог бы сказать вам, — ответил он с ледяной холодностью. — Ведь я обязан вам жизнью! Но не могу даже от души поблагодарить вас за дар, не имеющий для меня никакой цены.

— Неужели жизнь кажется вам такой тяжёлой оттого, что любимая вами женщина оказалась вероломной? — с жаром спросила Урсула.

— Нет, — сказал герцог, удивлённый её тоном, — женщина, которую я любил, вовсе не оказалась вероломной; это была только иллюзия, только сладкая мечта, а я, безумец, принял её за действительность!

В его голосе слышалась такая бесконечная печаль, что в сердце молодой девушки угасла всякая ревность к воображаемой сопернице.

— Значит, вы очень любили её? — мягко спросила она.

— Я боготворил свою мечту, но она исчезла.

— Уже исчезла? — повторила Урсула, не понимая, о ком он говорит.

— Ничто не исчезает так быстро, как легкокрылая мечта, — ответил Роберт. — Но не будем говорить об этом. Вам угодно было позвать меня; чем могу служить вам? Моё имя и покровительство к вашим услугам, и я готов, когда бы вы ни пожелали, исполнить договор наших отцов.

Урсула отступила, словно её ужалила змея.

— Вы могли подумать... — шепнула она, красная от оскорбления, — что я... О Боже!

— Вам нечего бояться, леди, — поспешно произнёс герцог, — война с Францией вскоре потребует моего присутствия, а свет охотно простит герцогине Уэссекской грехи леди Урсулы Глинд, особенно если меткая французская стрела даст ей возможность снова свободно располагать своей судьбой.

Но к Урсуле уже вернулось самообладание.

— Свету нечего прощать мне, милорд, — с холодным достоинством возразила она, — и вы это прекрасно знаете.

— Нет, я знаю лишь, что должен быть благодарен, — с горьким смехом сказал Роберт. — Клянусь, вся рассказанная вами история была остроумно сочинена. А я-то боялся, что вы во всём сознаетесь!

— Сознаюсь? В чём?.. Вы с ума сошли, милорд!

В первый раз у молодой девушки явилось смутное подозрение, что оба они стали жертвами трагического недоразумения; в то же время безошибочный женский инстинкт подсказал ей, что под жестокостью и грубым оскорблениями герцога таилась безнадёжная страсть. Она вдруг безотчётно поняла, что он любил именно её, презирал её за что-то, чего она не сделала, и, говоря о своей исчезнувшей мечте, подразумевал именно её, Урсулу.

— Да, я схожу с ума, — с рыданием и голосе воскликнул герцог, — когда чувствую, что ваши глаза заставляют меня забывать честь! Мне хочется стать на колени и покрывать поцелуями эти изящные ручки, которые я видел обагрёнными кровью моего врага!

— Кровь на моих руках? — с гневом повторила Урсула. — Вы действительно сошли с ума, милорд! Разве не вы убили дона Мигуэля, защищая любимую женщину? Разве я не солгала ради вас, не пожертвовала для вас честью... всем на свете? Кто же из нас сошёл с ума?

— Ну, я сумасшедший! — всё ещё дрожащим голосом проговорил Роберт. — И готов не верить собственным глазам и ушам... хотя сам видел вас в ту ужасную ночь... прелестная вакханка!

Урсула устремила на него лихорадочно горевшие глаза, страстно желая выяснить истину; но в ту минуту, как у неё вырвалось исступлённое: «Милорд!» — двери внезапно отворились, и в зал вошла Мария Тюдор в сопровождении кардинала и придворных дам. Быстро подойдя к герцогу Уэссекскому, она милостиво протянула ему руку, удостоив Урсулу лишь надменного кивка головы. Сказав герцогу несколько ласковых слов, она подписала приготовленный Чендойсом приказ об освобождении лиц, которые в ожидании суда над ними были заключены в темницы.

— Мы даруем им свободу! — сказала королева, возвращая Чендойсу документ. — И желаем, чтобы они лично поблагодарили его светлость за своё освобождение, которым обязаны исключительно ему.

Через несколько минут весёлое, шумное общество высыпало в сад, где возле фонтана бродили двенадцать мужчин и женщин в полинялых, ветхих платьях и дырявой обуви, стараясь держаться поближе друг к другу. Поодаль от всех одиноко стояла женщина в грязном когда-то белом, платье, с увядшими листьями плюща в золотистых волосах.

Увидев приближавшегося к ним герцога, бедняки не на шутку испугались и обратились бы в бегство, если бы их не задержал придворной служитель, наблюдавший за ними. Когда герцог подошёл к собравшимся, некоторые из них решились робко крикнуть:

— Да здравствует его светлость герцог Уэссекский!

— Благодарю вас всех, — мягко произнёс Роберт. — Вчера мне пришлось стоять перед судом за нарушение закона; то же унижение готовилось и вам, но вы избегли его, и я хочу, чтобы вы отныне избегали любого искушения. Голод и горе — плохие советчики, и хотя мне не грозит ни то ни другое, но я прошу вас иногда помолиться за меня и за тех, кто ещё грешнее