— Ваше преосвященство, чего вы желаете от меня? — холодно спросила она.

— Здесь дело не в моём желании, дочь моя. Я просто хочу дать вам совет.

— Я слушаю, ваше преосвященство.

Кардинал сидел спиной к свету, в резном кресле с высокой спинкой, усиливавшем торжественность обстановки; Урсула села напротив, на низеньком стуле, лицом к окну, из которого в комнату медленно проникал серый свет мрачного осеннего утра. Облокотившись на поручни кресла, его преосвященство оперся подбородком на свои белые выхоленные руки. Вокруг него величественными складками падала красная мантия; золотое распятие на груди сверкало драгоценными камнями. Он был великим мастером в создании необходимой обстановки и хорошо знал цену многозначительных пауз и эффектных положений, особенно когда дело касалось женщин.

В настоящее время молчание кардинала было рассчитано на то, чтобы нервы молодой девушки натянулись до предела, и он с удовольствием заметил, как дрожала её рука, оправлявшая складки платья.

— Дорогое моё дитя, — снова начал он, и на этот раз в его голосе зазвучала некоторая строгость, — достойного человека, рыцарски благородного джентльмена ожидает не только смерть, но и ужасный позор. За этими стенами уже всё готово для суда над ним; его будут судить люди, обязанные способствовать правосудию в государстве. Пред ними предстанет человек, признавшийся в преступлении, которого он не совершал.

Кардинал умолк. Девушка вздрогнула, но не произнесла ни слова.

— Повторяю, он невиновен, — продолжал его преосвященство. — У его светлости много друзей, и ни один из них не верит, чтобы герцог был способен на такое преступление. Но он сам сознался и будет приговорён к смерти, как преступник, — он, благороднейший из англичан!

— Всё это я знаю, ваше преосвященство, — холодно сказала Урсула. — Зачем вы повторяете это?

— Только потому, — ответил кардинал, словно колеблясь, — что... простите старику, дитя моё... мне казалось, что вы любите его светлость... и...

— Отчего вы остановились, ваше преосвященство? — спросила Урсула. — Ну, вы думали, что я люблю его светлость... что же дальше?

— И всё-таки, дитя моё, из странного — нет! — преступного упорства, вы, будучи в состоянии спасти его не только от смерти, но и от бесчестья, — всё же молчите!

— Ваше преосвященство, вы ошибаетесь, как ошибаются многие, — с тем же холодным спокойствием возразила Урсула. — Я молчу потому, что мне нечего сказать.

Кардинал снисходительно улыбнулся, как отец, понимающий и прощающий грехи своего ребёнка.

— Объяснимся, дочь моя, — сказал он. — В ночь убийства маркиза де Суареса видели женщину, которая бежала из той части дворца, где произошло убийство. Не думаете ли вы, что если бы эта женщина смело сказала на суде правду, что его светлость убил дона Мигуэля из ревности или в защиту её чести, то ни один судья не решился бы обвинить его в преднамеренном убийстве?

— Так почему же она не выступит на суде? — горячо воскликнула Урсула. — Почему до сих пор молчит женщина, ради которой его светлость готов пожертвовать не только жизнью, но и честью?

— По-видимому, она исчезла, — кротко сказал кардинал. — Может быть, умерла. Некоторые говорят, что это были вы, — прибавил он, понизив голос до шёпота.

— Они лгут, — возразила Урсула. — Меня там не было, и не ради меня его светлость хочет пожертвовать и жизнью, и честью.

О любви Урсулы к герцогу кардинал догадывался, хотя не думал, что она так серьёзна; но ревность молодой девушки была для него новостью, которую он счёл лишним козырем в своей игре. Он глубоко вздохнул с видом разочарования.

— Ах, если они лгут, дочь моя, — грустно сказал он, — если действительно не вы были тогда с доном Мигуэлем... значит, ничто не может спасти его светлость. Он страдал молча и завтра умрёт также молча... невинный!

Встав с кресла, кардинал принялся ходить по комнате, словно углублённый в свои мысли. Урсула молчала, неподвижно глядя вперёд. Она вдруг поняла, что этот человек послал за нею, чтобы воспользоваться ей для своих планов. Чувствуя себя беспомощной мышкой во власти безжалостной кошки, она постаралась вернуть себе самообладание, хотя с горечью чувствовала, что не устоит в борьбе, но не понимала, чего хочет от неё этот человек с кошачьими манерами.

Не видя её лица, кардинал наблюдал за каждым её движением, будучи уверен, что близок момент, когда она, дрожа от ужаса, с мольбой упадёт к его ногам. Подойдя к двери в зал суда, он чуть-чуть приотворил её, и в кабинет ворвался смутный шум, из которого выделялись отдельные голоса.

— Слушайте, дочь моя! — шепнул он. — Это говорит председатель суда.

Сначала Урсула от волнения не могла ничего понять из речи лорда Чендойса.

— Милорды и джентльмены, — начал председатель, — сегодня вы собрались здесь, чтобы разобрать дело Роберта д’Эсклада, герцога Уэссекского, обвиняемого в низком преступлении, которое он совершил с заранее обдуманным намерением.

Кардинал лишь отворил и затворил дверь; это кошка дотронулась до мышки своими безжалостными когтями. При имени герцога Уэссекского Урсула поднялась во весь рост, устремив на своего мучителя неподвижный взгляд, подобно птичке, загипнотизированной взором змеи. Её щёки вспыхнули; она поняла, что за стеной начался суд над любимым человеком. Когда она сегодня ехала в Вестминстерское аббатство, то видела многочисленную толпу и слышала имена пэров, которым предстояло принять участие в разбирательстве дела.

— Нет, нет, — зашептала она отступая, — это ложь!

Девушка пошатнулась и прислонилась к столу, чтобы не упасть.

— Герцог сам сознался, — снова услышала она голос кардинала, — и не больше чем через час ему вынесут приговор, и он будет осуждён на смерть.

Молодая девушка провела рукой по влажному лбу, стараясь собраться с мыслями. Раза два она взглянула на кардинала, но его лицо выражало неумолимую строгость. В горле у неё пересохло, однако она попыталась говорить.

— Нет, нет, этого не может быть! — машинально повторила она. — О, милорд, вы так могущественны, так умны... вы найдёте средство спасти его. Неужели вы послали за мною лишь затем, чтобы мучить меня?

— Дитя моё...

— Эта женщина... где она? Найдите её, милорд, и дайте мне поговорить с нею. Я сумею смягчить её сердце. Она должна будет сказать правду! Она не может дать ему умереть... так умереть!

Урсула готова была упасть на колени перед