себе позволить быть другим, он не в состоянии избежать такой бесцеремонности, при самых благих намерениях. Психолог, который берется за священный текст, должен, по крайней мере, отдавать себе отчет в том, что предмет изучения представляет собой бесценное религиозно-философское сокровище, которое не должно быть осквернено руками профанов. Признаюсь, что и сам отважился взяться за этот текст лишь потому, что знаю и ценю его достоинства. В мои замыслы никак не входит неуклюжей критикой расчленять текст на составляющие. Наоборот, я старался разъяснить его символический язык и сделать более доступным нашему пониманию. Тут необходимо поместить эти возвышенные метафизические понятия на такой уровень, с которого можно увидеть, имеют ли какие-либо известные нам психологические факты параллели в области восточного мышления — или хотя бы приближаются ли к ним. Надеюсь, в моих стараниях не усмотрят ошибочно желание принизить или свести содержание текста к банальностям; я лишь хочу ввести чуждые нашему мышлению идеи в пространство западного психологического опыта.

789 Далее предлагается ряд примечаний и комментариев, которые следует читать одновременно с соответствующими разделами текста.

Посвящение

790 Восточные тексты обыкновенно начинаются с заявления, которыми западные сочинения принято заканчивать в качестве conclusio finalis (окончательный вывод) для длинного процесса доказательства. Мы бы начали, скорее, с общеизвестных положений, а закончили бы изложением важнейших выводов нашего исследования. То есть наша работа завершилась бы, например, таким предложением: «Вот почему Трикайя и есть сам всепросветленный ум». В этом отношении восточное мышление не слишком сильно отличается от нашего средневекового. Еще в восемнадцатом столетии наши исторические и естественно-научные книги начинались с мгновения, когда Господь решил сотворить мир. Идея Мирового разума распространена на Востоке повсеместно, ведь она отлично выражает интровертный восточный темперамент. В переводе на язык психологии приведенное выше предложение звучало бы, наверное, так: бессознательное есть корень всякого переживания единства (дхармакайя), оно — матрица всех архетипических или структурообразующих форм (самбхогакайя) и conditio sine qua non (необходимое условие) мира явлений (нирманакайя).

Предисловие

791 Боги — архетипические формы мышления, принадлежащие к самбхогакайе[785]. Их мирные и гневные ипостаси, играющие немаловажную роль в медитациях тибетской «Книги мертвых», символизируют противоположности: в нирманакайе это сугубо человеческие конфликты, но в самбхогакайе — уже позитивные и негативные принципы, объединенные в одной фигуре. Это соответствует тому психологическому опыту, который сформулирован и в «Дао дэ цзин» Лао-цзы: нет утверждения без отрицания. Где вера, там и сомнение; где сомнение, там и жажда веры; где нравственность, там искушение. Лишь святому является дьявол, а тираны — рабы собственных камердинеров. Тщательно изучив свой характер, мы неизбежно обнаружим, что «высокое стоит на низком», как выражается Лао-цзы. Это, полагаю, означает, что противоположности взаимообусловлены и являются, по существу, одним. Такой вывод хорошо подтверждается примером людей с комплексом неполноценности: в глубинах души они вынашивают крохотную манию величия. Тот факт, что противоположности выступают в качестве богов, вытекает из самого признания их неимоверного могущества. Поэтому китайская философия объявила их космическими принципами — инь и ян. Чем сильнее пытаются их разделить, тем они могущественнее. Дерево, вырастая до небес, корнями достает до преисподней, говорит Ницше. Но вверху и внизу оно остается тем же самым деревом. Наш западный образ мышления характерен тем, что указанные ипостаси получили антагонистические персонификации — Бога и дьявола. А для веселого оптимизма протестантов показательно, что дьявол у них тактично скрывается в тени — по крайней мере, в последние времена. Omne bonum a Deo, omne malum ab homine (всякое благо от Бога, всякое зло от человека) — крайне неудобный вывод.

792 Рассуждение об «лицезрении реальности» недвусмысленно соотносится с умом как более высокой действительностью. На Западе же бессознательное (все еще повсеместно) воспринимается как нечто фантастически ирреальное. Чтобы «видеть ум», требуется самоосвобождение. На языке психологии это означает, что чем больше внимания мы уделяем бессознательному процессу, тем сильнее освобождаемся от мира вожделений и разделенных противоположностей, тем ближе подходим к состоянию бессознательности с его свойствами единства, неопределенности и вневременности. Это и есть освобождение самости от уз вовлеченности в страдания и борьбу. «Так познается собственный ум». Здесь ум с очевидностью означает ум индивидуума, его психику. Психология с этим согласна, поскольку понимание бессознательного — одна из важнейших ее задач.

Приветствие Единому разуму

793 Этот раздел ясно показывает, что Единый разум есть бессознательное, ведь он описывается как вечное, неведомое, незримое и непознаваемое. Еще он наделен позитивными чертами, соответствующими восточному опыту. Это следующие атрибуты: вечно ясный, вечно сущий, излучающий и непомраченный. Неоспорим психологический факт, что чем больше человек сосредоточивается на своих бессознательных содержаниях, тем сильнее они заряжаются энергией; они оживают, словно наливаясь светом изнутри и превращаются в своего рода подмену реальности. В аналитической психологии мы находим этому явлению методическое применение. Я назвал этот метод «активной имагинацией». Игнатий Лойола в своих «Духовных упражнениях» тоже ею пользовался, и мы располагаем доказательствами того, что при размышлениях алхимической философии тоже употреблялось нечто подобное[786].

Если кто не изведал Единый разум

794 «Знание о так называемом уме распространено широко». Это явное указание на сознающим ум человека в противоположность Единому разуму, который неведом, то есть бессознателен. Овладеть такими знаниями «стремятся и люди обыкновенные, по причине неведения о Едином разуме не ведающие самих себя». Самопознание здесь прямо отождествляется с познанием Единого разума, а это означает, что знание о бессознательном необходимо для понимания собственной психики. Потребность в таком знании — факт, хорошо известный на Западе, что подтверждается развитием психологии и растущим интересом к этой теме в наши дни. Всеобщая потребность в наращивании психологических знаний проистекает главным образом из болезненного состояния общества в связи с пренебрежением к религии и недостатком в духовном руководстве. «Они без конца блуждают в Трех областях и страждут…» Поскольку нам известно, что именно способен привнести невроз в моральные страдания, это изречение не нуждается в комментарии. В данном разделе изложены причины, по которым в наше время возникла психология бессознательного.

795 Даже в желании познать ум, как он есть, человек терпит неудачу. Текст вновь подчеркивает, как непросто отыскать путь к начаткам этого ума, ибо они бессознательны.

Последствия желаний

796 Одержимые желаниями не могут «познать ясный свет». Имеется в виду, опять-таки, Единый разум. Желания жаждут внешнего свершения. Они куют цепи, которыми человек прикован к миру сознания. В таком состоянии он, конечно, не замечает собственных бессознательных содержаний. А в отступлении от сознательного мира заключена целительная сила, однако за неким порогом, разным у каждого человека, отступление превращается в безразличие и вытеснение.