В апреле, по городу пошёл слух, что в Пермь приехал великий князь Михаил Александрович. Как и другие мальчишки, Петенька желал увидеть родного брата Императора, но не удалось. А после и вовсе пошёл слух, что Великого князя убили. Семья Полиповых не бедствовала, но и былой роскоши тоже не было. Прислугу рассчитали, осталась лишь кухарка, которая помимо того, что готовила, ещё убирала в доме и выполняла другую хозяйственную работу.

Занятие в конце декабря 1918 года Перми «белыми», сразу и не почувствовалось. Жители слышали звуки боя, видели, как по городу передвигались вооруженные, одетые в военную форму люди, но восприняли это как само собой разумеющееся. Беда грянула через месяц.

В морозный январский день за час до полудня распахнулась входная дверь и в коридор, тяжело дыша, словно за ним гнались, ввалился Пётр Митрофанович.

— Петя! — закричала Екатерина Венедиктовна. — Что стряслось?

— Катя, нас обокрали!!! — возопил отец семейства. — Мою лавку даже большевики не тронули, а эти!… Пришли солдаты и выгребли товар подчистую. А наглый поручик, который возглавлял банду солдатни, утверждал, что Я! Представляешь, Катя — я — ррреволюционер!!! И потому они всё реквизируют на нужды армии! — Мы разорены! Всё, созданное таким трудом, всё — рухнуло!!!

Пётр Митрофанович сел на лавку, стянул с головы шапку и уставился в видимую только одному ему, точку. Через несколько минут он перевёл взгляд на застывших в проёме двери жену и сына, потом встал.

— Нет! Я этого так не оставлю! — нахлобучил на голову модную бобровую шапку. — Я добьюсь правды! Я дойду до самого начальника контрразведки! Что его подчинённые себе позволяют! Грабёж, среди белого дня!

С этими словами Пётр Митрофанович вышел и больше его никто не видел. Видимо ушёл искать правду куда-то повыше.

На следующий день контрразведчики нагрянули в дом.

Щеголеватый поручик, командовавший солдатами, представился. Петенька так и не понял, какая фамилия у названного гостя, разобрав только звание — поручик, а потом сплошное «пше», да «пше». «Поляк, наверное.», подумал Петя.

Офицер поцеловал Екатерине Венедиктовне ручку и ещё раз щёлкнув каблуками сапог, чётким голосом сказал, что прибыл по приказу начальника контрразведки, проводить обыск у злостного революционера, подозреваемого в помощи «краснопузым бандитам». От этих слов, Екатерине Венедиктовне стало дурно и она чуть не упала в обморок. Поручик подхватил её под руку, повёл в глубь дома, не забыв дать отмашку солдатам, мол — приступайте. И солдаты приступили к обыску, больше похожему на погром…

Утром Петенька встал рано, оделся, выбежал в гостиную, и… Увидел за столом, пьющего чай, одетого в военные брюки с подтяжками и белую нижнюю рубаху, вчерашнего поручика. Петя застыл, словно его поразила молния.

Офицер не спеша допил чай, затем встал и подошел к мальчику. Петя с ужасом увидел, что на ногах контрразведчика отцовские ночные туфли. Поручик взлохматил ребёнку голову и сказал:

— Ну что ты такой хмурый? По делам я здесь. Служба… — повернулся и зашёл в спальню родителей, закрыв за собой дверь….

Так у Полиповых началась новая жизнь. Но, для Пети она была недолгой. В один из последних дней июня, Петенька убежал на улицу, играть с мальчишками. Вернулся он поздно и не сразу понял, что в доме необычно тихо. Походив по комнатам и покричав, в поисках матери, Петр вновь зашел в гостиную и увидел на столе исписанный листок, а рядом с ним — конверт. На листе, неровным, торопливым почерком матери было написано:

«Пётр! Ты уже взрослый и должен меня понять. Я уезжаю с Генрихом, но тебя взять не могу. Меня не ищи, при первой же оказии я найду тебя сама. Саквояж с твоими вещами собран и стоит около стола. При первой возможности уезжай к нашим родственникам, в Сызрань. Деньги лежат тоже в саквояже. Письмо родне, с указанием их адреса — на столе. Люблю, целую, твоя мама.».

У Пети подломились ноги, он упал на стул, скомкал листок с письмом и горько зарыдал. Такого он даже в страшном сне представить не мог. На улицу спустились сумерки, когда Петя, не в силах оставаться в доме, в котором всё кричало о подлости и предательстве, выбежал во двор. Он бросился бежать, не разбирая дороги, куда глаза глядят, а слёзы по-прежнему катились из его глаз. В какой-то момент он обо что-то запнулся и полетел на землю. Что-то чиркнуло по щеке, чудом не задев глаз и хлынула кровь. Петя вскочил и прижал ладонь к щеке. Из-под пальцев сочилась кровь, было очень больно, зато пелена дурмана, появившаяся от горя и потери, куда-то пропала. Мальчик повернулся и побрёл назад, к дому. По пути он встретил знакомого дворника. Тот узнал мальчишку и подойдя ближе увидел, что тот весь в крови.

— Что случилось, барчук? — спросил дворник.

— Упал, дяденька. Поранился сильно.

— Дела… Дома есть кто?

Петя замотал головой и брызги крови полетели в разные стороны.

— Понятно. — процедил дворник. — Давай тогда отведу тебя к дохтуру, что ли. Пущай глянет, может и поможет чем.

Взяв мальчика за руку он и впрямь привел его к доктору, бывавшему у Полиповых в гостях, знавшему его родителей, да и Петю он встречал не раз.

— Что случилось? — спросил врач.

— Да, вот, Ваша милость, мальчонка зашибся, кровищща так и хлещет. —

— Что же, пусть проходит, сейчас посмотрю.

Доктор провел Петю в комнату, наполненную какими-то медицинскими штуками, посадил на стул, отвёл от щеки его руку, посмотрел и начал готовиться к операции. Вколов мальчику обезболивающее, он промыл, а затем — зашил рану.

— Откровенно говоря, я обязан немедленно доложить об этом случае. Похоже, что тебя саданули шашкой, но ты смог увернуться. Ладно, пока в городе черте что творится, я пожалуй, никуда сообщать не буду, а там, Бог даст, и обойдётся. Домой доберёшься или пускай дворник проводит? Эх, что родители скажут…

— Ничего они уже не скажут. — буркнул Петя. — Спасибо Вам, побегу я домой, Алексей Константинович.

— Нет брат, шалишь, дворник тебя проводит. А то может и не дойдёшь, времена сейчас злые…

А через два дня в город вошла Красная Армия.

В доме Полиповых поселился важный чин, тёмный, кучерявый, невысокого роста. Несмотря на лето, ходил постоялец повсюду в кожаной куртке и фуражке, с огромным пистолетом на ремне и в новеньких, жёлтых сапогах. Звали жильца Давидом Иосифовичем, но требовал, чтобы его называли Дмитрием Ивановичем. Но, чаще жильца называли уважительно Комиссаром.

— Эй, малец, подь