— А девочка осталась? А ваши вещи? Не было ли среди ваших вещей бумаг, документов? Не взяли ли вы с собой из Бухары какие-нибудь документы?

На бульдожьем желтом лице мистера Эбенезера Гиппа не отражалось ни раздражения, если оно и было, ни нетерпения, которые могли возникнуть из-за бестолковых, путаных ответов Люси. Даже и теперь, когда, вместо того чтобы ответить прямо, она снова воскликнула:

— О моя несчастная дочь!

— Не припомните ли, был ли при девочке какой-либо документ, предмет, доказательство ее происхождения. Наконец фамилия, имя. Какой-либо признак, примета?

— Моника осталась у одного фермера. Очень дикая, но почтенная семья. Хозяин очень черный, бородатый, но был ласков с девочкой. Я сказала: «Доверяю мою девочку вам». Села на лошадь и уехала. О, я прекрасно ездила верхом!

— Вы не вернулись?

— О, нет. Все закрутилось, завертелось в Самарканде. Господин Кастанье увез меня в Ташкент. Потом Москва, Париж. Я не могла не воспользоваться шансом. Я осенний листок в вихре. И потом я была спокойна. Фермер так полюбил мое дитя.

— Скажите, вы искали свою дочь? Писали в Россию? Хлопотали по дипломатическим каналам?

— О да!

— И что же?

— На Кэ д'Орсей, в Министерстве иностранных дел, мне сказали: «У Франции нет дипломатических отношений с Советами». Я писала в Красный Крест. Увы, моя девочка! Ответ не шел. А меня житейский вихрь все гнал и гнал, желтый осенний листок.

Вряд ли у мистера Эбенезера Гиппа когда-нибудь говорило сердце. Ему и дела не было до житейских вихрей. Но и он не удержался от укоризненного восклицания:

— Уже семь лет, как восстановлены отношения! И вы ничего не узнали?

— Вот, я прочитала в газете… Мне прочитали… И душа моя заметалась. Как забилось мое сердце! О, моя девочка!

— И вы уверены, что прокаженная в цепях — ваша дочь?

— Вы жестокий! Не отнимайте надежды. Мое сердце говорит — это она! Но прокаженная — ужасно! Цепи… На нежных ручках цепи!

Мистер Эбенезер Гипп повернулся к Рябушинскому:

— Почти ничего реального. Экзотический душещипательный роман. История прокаженной в газете и приключения мадемуазель Люси с большевистским офицером географически связаны с местностью Чуян-тепа. Спустя годы в том же Чуян-тепа обнаружили девушек на цепи. Фантастично предположить, что одна из девиц — дочь мадемуазель Люси… гм… одной из обитательниц гарема бухарского эмира.

Люси оскорбилась:

— Я жена эмира!

— Но вы жена и того… большевистского комиссара?

— Ля-ля! Беспомощная, слабая, я оперлась на сильную руку! Кому какое дело!

Рябушинский, развалившись небрежно в кресле, с торжеством поглядывал на мадемуазель Люси.

— Прекрасно, — заметил он. — Итак, супруга эмира, вырвавшаяся из когтей Советов, — это раз! Потерявшаяся дочь — это два! И, наконец, восточная принцесса, которую мучают в сырой темнице. Разве этого недостаточно для выступлений Лиги Наций?

— Схема довольно убедительная, — хмыкнул мистер Гипп.

Мадмуазель Люси извлекла из сумочки кружевной платочек.

— Умоляю! Помогите! Спасите дочь! Моя златокудрая! Синеглазая! О!

Она разрыдалась вполне искренне.

— Всему свое время, — ворчал мистер Эбенезер Гипп. — Спокойно. А сейчас договоримся: никаких интервью, никаких бесед! Большевики узнают — не видать вам тогда своей дочери.

— О, мой бог!

— Мы же примем меры.

— Какое счастье! Я увижу дочь, мою золотенькую с голубыми бантиками. Вы мне поможете. Вы спасете ее.

— Итак, молчание! — весело заговорил Рябушинский. — Какая перспектива! Прелестная супруга восточного властителя блистает в Париже! Дочь — принцесса! Расчувствовавшийся папаша эмир рассыпает к ногам своих любимых алмазы, сапфиры, рубины, червонцы. Волшебство! А сейчас, чур, молчок! Ни слова! Никому!

— О! Конечно!

— Вы умница, мадемуазель. Потому мы с вами откровенны. Но тайна, тайна! Ни слова генералу Кутепову. Ни слова господину Кастанье. Преждевременно впутывать Кэ д'Орсей. Для всех и вы и ваша несчастная дочь — однодневная сенсация: большевистские жестокости и тому подобное. Пошумят и забудут. А вам под эту восточную сказку сейчас и сантима не дадут. Но зато попозже, о!

— О ля-ля! Наши так скупы.

— Полагаю, мы с вами договорились, — проскрипел мистер Гипп. — Попозже я вас познакомлю с мисс Гвендолен Хайт. Весьма достойная девушка. Респектабельная семья, большие связи. Возможно, вы захотите съездить в Индию… гм… повидаться с дочерью.

«Да, прав был тот левантинец: англичане не выпустят теперь из своих лап ни ее, ни бедную Монику». Но мысль эту мадемуазель Люси оставила при себе, а вслух воскликнула:

— Прелестно! Восхитительно! Но, мой бог, а барон?

— Мсье Роберу ни слова! Едва ли ему доставит удовольствие известие, что у мадемуазель Люси ла Гар где-то в Азии взрослая дочь. Не правда ли?

— Да, да. Как умно вы все решили, сэр.

И мистер Гипп и господин Рябушинский видели в мадемуазель Люси легкомысленную дамочку полусвета, правда, расстроенную, опечаленную, даже переживающую довольно бурно полученное известие. Одного они совсем не заметили.

Едва речь заходила о делах, Люси морщила губки, очень изящные, очень накрашенные, а в голубых подведенных глазах ее появлялось выражение отнюдь не наивное.

Ни Гипп, ни Рябушинский так и не поняли, что Люси ла Гар д'Арвье, бывшая жена эмира бухарского, несмотря на взволнованность и расстройство, сумела не проговориться о главном.

И лишь вечером, когда в особняк на улицу Капуцинов явился барон, у Люси развязался язычок:

— Говорила я тебе, что я богата!

— Неужели?

— И они все извивались и пресмыкались, почуяв золото и промыслы нефти: и сам Детердинг, и этот мужлан американец, и…

— Кто же еще?

Она вздохнула:

— Да ну их! О, если бы они знали…

— Что, дорогая?

— О, им наплевать, что моя дочь мучится в цепях! Им это нужно для газет. О, если бы они знали про книжечку… про коран. Только бы Моника не потеряла его. О, Робер, дорогой, ты поможешь мне найти мою золотокудрую, голубоглазую!

— Коран? Какой коран?

Возможно, мадемуазель Люси была и простодушна, и не очень умна, но даже ему, своему Роберу, она больше ничего не сказала.

ХОЗЯЙКА

И если свинье отделать зубы в золото, нечистота ее не превратится в чистоту.

Хусейн-и-Ваиз

Чем объяснить иные странные явления? Или в природе человека заложены свойства, которые противоречат здравому смыслу? Почему неограниченный властелин, имевший возможность забрать в свой гарем любую девушку и широко использовавший эту возможность, находился в жестоком, подавляющем волю рабстве у женщины, расплывшейся квашней, физически непривлекательной, распущенной, давно потерявшей соблазнительность молодости. В сварливости, ханжестве, вероломстве своей главной жены Бош-хатын Сеид Алимхан убедился давно. Он подозревал, что она не блюдет чистоту супружеского ложа и, говоря языком священного писания, «уличена в прелюбодеянии» с длинноусым белуджем из