Шрифт:
Закладка:
Господин Рябушинский уже целовал ручку мадемуазель Люси.
— Бессовестная публика заставляет скучать такую обольстительную женщину! — млел он. — Позвольте вам представить — Детердинг Генри. Сам.
«Колоссально! — думала мадемуазель Люси. — Сам Детердинг! Сколько у него миллионов, и что ему нужно от меня?»
Мысли о дочери заслонились вниманием господ. Люси уже чувствовала себя светской дамой и не удивилась бы, если б сам принц Уэльский пожелал быть ей представленным. Она смотрела на Генри Детердинга, кокетливо улыбалась.
— Мадам, вы из Бухары? — быстро говорил Детердинг. — Потрясен несчастьями с вашей дочерью!.. Мы с вами почти земляки. Моя жена, урожденная Кудоярова, из Ташкента, дочь офицера. Училась в ташкентской гимназии. И вы поймете меня, когда я скажу, что мой интерес к Туркестану и вашей Бухаре имеет эмоциональную окраску. О, прекрасный Восток! И я вас ревную! Я смотрел на вас издали и ревновал. Вы так внимательно слушали этого деревянного истукана, янки. Берегитесь! Чуть дадите промашку, и акула Джон проглотят и вас, и вашего эмира супруга, и Бухару, и Туркестан. Да, а Джон не спрашивал вас про золотые пустыни? А про нефтяные поля? Про некоего русского горного инженера, открывшего новый Клондайк? Мне об этом таинственном инженере рассказывала жена. Инженер запросто бывал в их доме в Ташкенте, подарил ей образцы кварца с вкраплением золотых крупинок. Еще инженер хвастал, что нашел на берегах Аму-Дарьи нефть, или где-то на плато Усть-Урт. Значит, вы, мадемуазель, не только королева золота, но и императрица нефти. Склоняюсь перед вами в поклоне!
Мадемуазель Люси сделалось не по себе. Смутная догадка перерастала в уверенность: ее пригласили на прием неспроста, не ради ее красоты, не за умение элегантно одеваться.
И даже не потому, что кого-то переполошила и возмутила история с несчастной Моникой. Да они и не пытаются скрыть, что их интересует. Ясно, что они пронюхали уже и про золото, и про инженера…
Сердце ее как-то тревожно замерло, а в памяти возникло, словно в туманной дымке, лицо энергичное и в то же время добродушное, с преданной, восторженной улыбкой. Тотчас смутное видение растаяло.
Минутное воспоминание. Минутная слабость! Все это прошло давным-давно. Сколько минуло лет? Наверное, десять. И ворошить прошлое. Слабость? Но она не даст играть на ее слабостях господам рябушинским, детердингам, рокфеллерам. Та-та-та! Не на таковскую напали. Прав милый Кастанье. Надо держать ухо востро.
Величественный, похожий на алтарь готического собора, бар черного драгоценного дерева весь в бронзе и хрустале был отгорожен от них плотной стенкой фраков, смокингов, накрахмаленных пластронов.
Какой-то явно левантийского типа брюнет оттер мадемуазель Люси от сэра Генри и выпалил ей в лицо:
— А, ханум эмирша! Дорогая! Очень приятно, красавица! Слыхали, слыхали. Оч-чень сочувствуем!
Мадемуазель Люси беспомощно таращила свои кукольные глазки, поглядывая на разинутую пасть, полную золотых зубов, не понимая, что нужно этому шумливому, нагловатому человеку.
— Вступайте, ханум, в синдикат, — шумел брюнет. — Какой синдикат, спрашиваешь? Э, синдикат называется «Эксплуатация освобожденных российских территорий». Золото добывать, железо добывать, нефть качать называется. Вступай, ханум, в синдикат: в твоей Бухаре золота много. Синдикату помогай! Синдикату все хотят помогать, ха-ха! Франция! Англия! Италия! Всем золото надо. Все друг другу глотку кусают.
— Ты что тут, Садатирашвили, шумишь, кричишь, — загомонил другой левантинец. — Синдикат твой, пуфф! Сейчас твой синдикат Рокфеллер с Детердингом слопают вместе с Бухарой. Сиди в духане, Садатирашвили, шашлык кушай! Брось красавице голову морочить!
— Не выдумывайте, кацо!
— Чего выдумывать, Садатирашвили! Наши хозяева кавказскую нефть и донецкий уголь не поделили. А тут еще немцы лезут. А все равно англичане в Бухару никого не пустят. И нечего тебе красавицу эмиршу обхаживать. Не дадут ее тебе!
Чем кончился спор, Люси не слышала. Рябушинский подхватил ее под локоть и увлек к бару. Но пробиться к стойке оказалось невозможно. Фраки, сюртуки, смокинги по-прежнему загораживали ее. Одни были новенькие, другие порядочно подержанные. У многих пластроны и манжеты выглядели не слишком свежими. На швах костюмов суконце побелело. Обувь порыжела.
— Уйдем отсюда, — жеманно проворковала мадемуазель Люси. У нее и взаправду разболелась голова.
Рябушинский, делая кому-то знаки, энергично вытянул Люси из толпы и довольно бесцеремонно втолкнул ее в отдельную гостиную.
Здесь оказалось неожиданно тихо и уютно. Навстречу не спеша поднялся тот самый англичанин, лицо которого напоминало морду собаки породы «боксер». Рябушинский представил его:
— Мистер Эбенезер Гипп — служащий англо-индийского департамента. Знаток Востока. Отлично знает Бухару.
— Рад. Имею честь быть знакомым лично с их высочеством эмиром. Рад возможности побеседовать с вами.
Принесли ужин. Несмотря на расстройства и волнения, Люси отдала должное и рыбе, и жаркому.
— И вы, мадемуазель, знаете Чуян-тепа? Самарканд? Бухару? — поинтересовался мистер Гипп.
— О, Шуян-тепа! О, прошедшие дни! Мои воспоминания! Моя дочь!
Гипп держался сухо и настороженно.
— И вы лично бывали в Бухаре и Самарканде? Это же далеко, это Азия!
— Ба! Ужасные события. Я жертва невероятных обстоятельств. Тогда чернь сожгла Бухару. Пришли красные. Мой муж эмир бежал в… о эти тартарские названия… в Кер-ми-не. Там опять началась война. Стреляли. Меня спас один комиссар. Большой, такой кудрявый, мужественный. Он, красивый и жестокий, увез меня. Что я могла, слабая женщина? Всюду дикие люди, опасности, малютка дочь. Ужас! Но с нами поступили великодушно. Комиссар был груб, но мил… С ним мы уехали в Самарканд. Очень живописный город.
— А что за история с дочерью эмира бухарского?
— Мой бог, я потеряла мою девочку, такую розовенькую, такую золотоволосую, с таким голубым бантом, о!
— Значит, была девочка? Вы ее потеряли? Где? — упорствовал мистер Гипп.
— Девочка, моя дочь, Моника. Я потеряла ее в Шуян-тепа.
— Она от Сеида Алимхана?
— Прелестный ребенок. Голубые глазки.
— Простите. В котором году родилась девочка?
— В году? Такая хорошенькая. Красные офицеры и комиссары — они не лишены чувства — баловали девочку.
— Прошу, припомните дату рождения.
— О, это было давно. Я была молода и неопытна. Меня продали. Да, да. Продали в гарем, в Бухару.
— Итак, ее отец эмир.
— Увы. Мой бедный ребенок, моя девочка…
— Итак. Кто похитил вашу дочь? Они забрали и ваше имущество?
— Мой комиссар уехал в горы и не вернулся. Я не могла ть в неизвестности. Через Шуян-тепа проезжал один красный офицер, очень симпатичный, такой кудрявый. Я
