— Подъезжаем, — мурлыкнул резидент.

Я вонзил костяшки пальцев в ту область его крепкой шеи, где бился жгутик сонной артерии. Сильный удар прикончит моего похитителя, а мне достаточно, чтобы он поплыл, впадая в грогги. Получилось.

Подхватывая левой никнущее тело, правой я выхватил пистолет. Сидящего впереди бугая саданул рукояткой по затылку, не экономя. И тут же направил «Кольт» на задних.

— Сидеть! — рявкнул я на хорошем английском. — Иначе пристрелю этого говнюка!

Морпехи — а кто ж еще? — замерли, переваривая полученную информацию. Андерсон застонал, зашипел, и я сунул ему ствол ниже подбородка.

— Вставай! И не дергайся! Иначе запачкаешь салон мозгами!

Водитель затормозил и остановился.

— Открывай!

Взвизгнув, хлопнув, дверцы распахнулись.

— Пошли, погуляем!

— Вы совершаете непоправимую ошибку, мистер Гарин, — прохрипел цэрэушник, задирая голову.

— Переживу!

Я спустился на ступеньку, подтягивая резидента, когда морпех напротив решил сыграть героя-одиночку. Он даже успел достать свой красивенький револьверчик, огромный «Магнум», а вот на то, чтобы вскинуть огнестрел и нажать на спуск, времени не хватило.

Я истратил патрон первым — кровью забрызгало стекло, а убитый морпех мягко кувыркнулся на пол. Немая сцена.

— Сказал же — сидеть! — зарычал я, изображая плохого русского парня из голливудских стрелялок, и выбрался наружу. Свежий морской воздух мигом развеял пороховой дым, а запах йода смешался в коктейль с густым хвойном духом.

Визжа тормозами, остановилась «Волга». Из нее чёртиками выпрыгнули «царевичи», Рустам и Умар. Последней показалась Елена фон Ливен, вооруженная «Береттой» — и ослепительной улыбкой.

— Миха, держись! — взревел Рахимов, бросаясь ко мне, и я с облегчением оттолкнул Андерсона. Резидент выстелился на песке, и поднял руки, не вставая — лежачего не бьют…

— Наши! — осклабился я. — Красные!

И опять рявкнул мотор. Мятый «Полонез», дрифтуя, остановился в заносе. Юваль… Ари… Имени четвертого я не знал, а Ливлат слабо махал мне с заднего сиденья. Зато во всей красе явил себя Рехевам Алон.

— Миха! — вскричал он, улыбаясь во все тридцать два своих и вставных. — Как же я рад вас видеть!

— А уж я как!

Сухая ладонь рабби сжала мою с неожиданной силой.

— Докладываю! — оживленно затараторил он. — Все живы и здоровы, едут на аэродром в Ольштыне! А, нет, вру — не все! Томаш… как его…

— Платек, — подсказал я.

— Да! Платек остался.

— У него свое задание, — улыбнулся я. — И свой путь.

— «Царевичи» — раздался зычный голос Рустама. — Пакуйте этих!

— Есть!

— Умар, отгони автобус, а то вид портит. Знаешь, куда? К нашим погранцам! Доложишь всё, вызовешь подкрепление… Генлейту отзвонишься!

— Есть!

— Обязательно!

— Да понял, понял…

— Р-распустились! Юваль! Поспрашивай нашего дорогого гостя!

— Я есть дипломат! — возмущенно завопил Андерсон.

— А мы-то не знали… — сокрушенно вздохнул Рахимов. Пнул «дипломата», и заорал: — Выкладывай всё, как на полиграфе! Иначе… — он зловеще улыбнулся: — Будем резать, будем бить…

Ари Кахлон молча щелкнул пружинным ножом, небрежно поводя лезвием.

— Люблю гласность! — расплылся я, и присел на облупленный лежак, забытый с осени.

— Миша, — мягко сказал Алон. — А вам домой не пора?

— Успе-ею… — меня потянуло на зевоту. — Надо ж кино досмотреть. Поп-корна нет, так хоть под сухпай…

Тот же день, позже

Нью-Йорк, Пятая авеню

— Заходите, Фри, — сказал Вакарчук, посмеиваясь. — Будьте, как дома!

Громадная квартира, раскинувшаяся на весь этаж, подавляла богатством и роскошью. Степан нарочно обставил жилье антикварной мебелью, устлал пол драгоценными коврами, сотканными в Исфахане и Тебризе, завешал стены подлинниками всяких Гейнсборо, да Караваджо. Привыкай, наследничек…

Фримен Уиллет бродил по комнатам, словно в музей угодил.

— Спасибо, сэр, — подал он слабый голос. — Это… непередаваемо! Понимаете… В детстве… Я тогда жил у бабушки с дедушкой, на ферме в Канзасе. Правда, оказалось, что никакие они не родственники, но оба по-настоящему привязались ко мне, особенно бабушка Элспет. Да и дед Джубал… Мы с ним катались на тракторе, и чинили его, и сажали кукурузу… А домик там маленький совсем. Глубинка! По воскресеньям мы наезжали в городишко по соседству, на дедушкином пикапе, уже тогда стареньком. Был скромный шоппинг, и пончики, и яблочный пирог… — Фримен вздохнул. — Как это не удивительно, я скучаю по тем временам. Да, бедненько, простенько, но кукурузное поле — это же настоящие джунгли! А у ручья я соорудил настоящий индейский типи. Только вместо оленьих шкур накрывал кусками брезента — дед дал… А потом был универ, и комната на троих студиозусов. Оболтусов. Понимаете, у меня никогда не было даже собственной комнаты! А тут…

— Фри, — мягко сказал Вакарчук, — эта квартира — твоя. Купил я, да, но это всё пустяки. Вот, покончим со всякими формальностями, и ты как бы вступишь в наследство. Тогда и вернешь. Кстати, парой счетов ты сможешь воспользоваться уже завтра…

Уиллет встрепенулся.

— Нет-нет, — иронично улыбнулся Степан, поднимая руку, — это не намек! Просто… Твои дед с бабушкой… Неважно, есть или нет между вами кровное родство! Главное, что они любили тебя, а ты любил их. Вот и все. И они же еще живы…

— О-ох… — покраснел Фримен. — До чего же стыдно… Я даже не подумал! Получается… я могу помочь им?

— Можешь, Фри. Я бы даже сказал — должен. Не хочу грузить тебя, но оплачивать иные долги бывает так приятно!

— Ох, ну да! Они так обрадуются! — оживился Уиллет-младший. — Дед, помню, всё мечтал переехать на Гавайи, позагорать под пальмами… — молодой человек растерянно смолк.

— Вот и купи им коттедж! — надавил Вакарчук. — Где-нибудь в предместьях Гонолулу, или подальше, поближе к природе. А лучше всего — съезди к ним сам, и возьми с собой! Вместе и выберете! Не думаю, что ты опозоришься, кичась деньгами — Фримен Дитишем вырос нормальным работягой со Среднего Запада. А другая фамилия… Подумаешь! Если характер крепок, его даже золото не разъест!

— Сэр… — в голосе Уиллета зазвучала настойчивость. — Скажите, только честно… Вы считаете, это деньги погубили отца?

— Честно… — невесело хмыкнул Степан. — Богатство портит, Фри, если не следить за собой. Это как с радиацией — балбес подхватит лучевую болезнь в первый же день, а умный будет осторожен, и проработает годы с каким-нибудь плутонием без вреда для себя. Если честно, я думаю, что старый Седрик подцепил такую заразу, как вседозволенность, и всю свою жизнь боролся с утверждением, будто его всемогущество — иллюзия.

— А это так? — пытливо спросил Фри.

— По-моему, так… — задумался Степан. — Понимаешь, богатство дает власть, но этой властью надо уметь пользоваться. Вот ты отправишься в Канзас, чтобы обрадовать своих стариков. Да? И это правильно! А закоренелый индивидуалист станет думать только о себе, и таких дел наворотит… Твой отец влез в политику, как Наполеон, как Гитлер и прочие эгоисты, ставшие политическими бандитами. Седрик мог устроить