Шрифт:
Закладка:
— Как ломка у наркомана? — перебил Петр Алексеевич, которому не терпелось закончить здесь и скорей задать следующий вопрос, которых у него, казалось, целая уйма.
— Да, это подходящее сравнение.
— Супер! Айгуль, я верю вам, но все же как быть с такими движущими мотивами как, скажем, любовь или альтруизм? Как эти «ребятки» вписываются в вашу схему?!
— Оба чувства, о которых вы говорите, Петр, имеют вполне утилитарную основу. Например, влюбленность, — пройдя в полуметре от Калабина, она снова подошла к доске, — если говорить о любви мужчины и женщины — это, как правило, сплав сексуального влечения и желания эмоциональной близости. Последнее, в свою очередь, мы можем разложить на частные и более понятные вещи: зависть окружающих, избавление от одиночества, радость покорения, соответствие идеалу и многие другие.
— С альтруизмом, выходит, та же история? — машинально спросил Петр Леонидович, слегка ошарашенный столь низменным мнением Айгуль о столь высоком и воспеваемом чувстве.
Нельзя сказать, что Калабин был противником рационализации ощущений. Причиной его смущения было скорее то, из чьих уст он об этом услышал.
— Почти. Если анализировать эту склонность, то по своей природе она окажется вполне корыстной. Например, люди помогают другим, чтобы впоследствии получить от них взаимную помощь. Так называемый реципрокный альтруизм.
— Да, кажется, я где-то читал об этом…
— Наверняка читали, Петр. Также вы, наверное, читали о том, что некоторые люди от альтруистических актов получают удовольствие напрямую. Считается, что в таких людях эта особенность заложена генетически. В любом случае речь идет лишь об удовольствиях и страданиях.
— Нет, но неужели все так банально? Айгуль?!
— Вы не хотите в это верить?
— Как раз наоборот! Хочу, но что-то мешает мне это сделать. Чего-то не хватает!
Петр Леонидович подошел ближе к доске, чтобы еще раз пробежаться по схемам и уяснить, чего же на самом деле ему не хватает. Айгуль же, наоборот, сочтя основную фазу беседы законченной, вернулась на свои подушки.
— Дофамин, — добавила она, уже вернувшись в «мягкий уголок», — нейробиологи утверждают, что он ответственен за активацию у человека желаний к получению удовольствий. Научно доказано, что дефицит дофамина сопровождается апатией, депрессией и нежеланием что-либо делать.
— Ладно! Будем считать, что убедили! — Петр Леонидович последовал за Айгуль на ковер, но в этот раз не сел и не лег, а продолжал ходить, не в силах контролировать моторную реакцию своего тела. — А может, вы тогда знаете, что такое удовольствие?! Как оно действует? На самом базовом — химическом или физиологическом уровне…
— Петр, не могли бы вы сесть или хотя бы остановиться?
— Да, да, конечно, — спохватился Калабин, смущенный тем, что своим мельтешением причинил ей дискомфорт. — Так что, не знаете?
— Когда я изучала этот вопрос, — спокойно продолжала Айгуль, — окончательного ответа на него еще не было. Механизм действия эндорфинов, например, часто описывают по аналогии с нейроблокаторами — как снижение чувствительности нейронов к нейромедиаторам. Вам понятен этот жаргон?
— Да, думаю, да… Не поэтому ли в моменты радости мы становимся заторможенными, глупыми и беспечными? А? Как считаете, Айгуль?!
Петр Леонидович, вовлекши Айгуль в свое научное рассуждение, почти полностью забыл о времени и о том, где он находится; в отличие от доктора, которая не то чтобы была смущена его запалом и увлеченностью, но все же была удивлена поворотом событий и характером этого «приема».
— Возможно. Похожие выводы были сделаны по итогам эксперимента над крысами, у которых замеряли уровень серотонина после спаривания.
— Супер! Чем меньше чувствуем, тем приятней. Класс! Каков парадокс, а…!?
— Петр, пока еще рано утверждать, что это единственный механизм, создающий у человека ощущение удовольствия.
— Да, да, я понял. А что со страданиями? Тоже до конца ничего не ясно?!
— Нет, здесь ясности больше. Душевные страдания принято ассоциировать с дефицитом «гормонов счастья» — эндорфина, серотонина, дофамина, а физические — с сильным возбуждением большого числа нейронов по сигналу от болевого рецептора.
— Высокое напряжение — боль, ослабление напряжения, блокировка связей — удовольствие… Господи, Айгуль, это же великолепно!
— Вы так считаете? — не понимая радости и возбуждения Петра Леонидовича, спросила Айгуль.
— Нет, но вы даже не представляете, как я вам благодарен!
Когда эйфория вдруг покинула Петра Леонидовича, он призадумался. Случилось это в маленьком трактире на Никольской улице, за чашкой новомодного кофе с гранулами сливочного женьшеня.
Вспомнив свой разговор с Айгуль, он нечаянно осознал, что его изобретательский дух, его жажда открытий — также не что иное, как форма стремления к удовольствию. Утереть нос коллегам, бывшей жене, добиться славы, получить Нобелевскую премию, вписать свое имя в историческую летопись…
«Все это лишь для того, чтобы какая-то часть моего мозга выделила какое-то вещество, которое расслабит мои нервы и создаст мне ощущение кайфа… Супер — иначе не скажешь!»
В задумчивости он поставил чашку на стол. Очередная гранула всплыла со дна и, достигнув поверхности, раскрылась пятью миллиграммами сливок с толикой вытяжки женьшеня.
«А это значит, что рано или поздно будет найден способ, позволяющий долбить по этой части мозга — волной, электричеством, чем угодно, — чтобы это самое вещество выделялось. И что же, тогда ничего не будет нужно?! Ни открытий, ни карьеры, ни секса? Просто класс…»
Внезапно Петр Леонидович загрустил. Он уже не был молод и фантазии о радикальном изменении мирового порядка, если только эти изменения не были инициированы им самим, Калабина очень расстраивали.
«С первого взгляда, можно относиться к этому как к чему-то недостойному, — продолжал рассуждать он. — Но, мать вашу, какая разница, если результат одинаков?! Это как купить дом вместо того, чтобы строить его самому. Если будет найден более эффективный и безопасный способ получения удовольствия, то для чего, собственно, будет вкалывать?!»
Тут наконец Петр Леонидович понял, почему Айгуль предупреждала его о депрессии. По долгу работы зная, какие активные исследования ведутся по изучению человеческого мозга, он был совершенно уверен, что нахождение такого способа получения удовольствия является лишь вопросом времени.
«И что тогда? Деградация?! — спрашивал он себя, делая последние глотки горьковатого напитка. — Пожалуй, вся надежда только на наши правительства. Им нужен прогресс, нужны налоги, нужно, чтобы их подданные вкалывали и приносили стране добавленную стоимость… Забавно, — со злорадной улыбкой заключил Петр Леонидович, — Левиафан как спаситель деятельного человечества… Супер!»
