Гринин кивнул: ты уж не обижайся, Александра, в дежурке пока на лавке поспишь.

* * *

Уйти из райотдела Гринин не успел: приехали Коломин и Марчук. Тут же привезли и Нинку-учительницу, женщину высокую, статную, с испитым, но еще не потерявшим красоты лицом.

Коломин заглянул в справку из медвытрезвителя, удивился — так тебя в Точилино подобрали? Как туда попала? Или там живешь?

Женщина качнула головой:

— Не помню.

Гринин развернул бланк протокола допроса, разгладил его ладонью:

— Что о себе можешь сказать?

— А зачем вам? — она подняла голову, оглядела всех.

— Хватит придуриваться! О себе не хочешь говорить, расскажи про Кису и Студента!

Нинка вдруг вскочила, подалась вперед, закричала Гринину в лицо:

— Ничего не скажу! Не хочу! Не могу! Понятно вам? — и забилась в истерике.

Марчук плеснул воды в стакан, шагнул к женщине:

— На, выпей! Возьми себя в руки! Почему тебя зовут учительницей?

Ширякова сделала несколько судорожных глотков, всхлипнула:

— Была я учительницей, давным-давно... Ладно, пишите, теперь уж все равно... Витьку вот только жалко... Куда он теперь денется?

Да, не удалась жизнь у Ширяковой. Родилась и выросла в Новокузнецке, закончила десять классов. Сначала все шло хорошо, прошла по конкурсу в пединститут, закончила филфак и получила направление в школу одного из пригородных совхозов. Там познакомилась с механиком, на первый взгляд скромным и начитанным парнем. Поначалу жили хорошо. Но скоро муж стал приходить домой навеселе. На ее просьбы не пить отшучивался, а однажды пьяный, не желая слушать упреков жены, избил ее. Убежала из дому и назло ему, купив в магазине бутылку водки, тут же за углом выпила половину прямо из горлышка. Дома реакция мужа оказалась совсем неожиданной. Увидев ее пьяной, бросился обнимать, целовать, побежал в магазин и принес еще бутылку. Стали пить вместе... Утром очнулась с дикой головной болью и ощущением надвигающейся неведомой беды...

— Не обмануло меня то предчувствие... — Ширякова горько усмехнулась. — Только первое время, как стали пить, жили весело. Что ни день — пьянка... Турнули меня из школы: кто будет держать пьяную учительницу? А у меня уже сын был, Витька... Забрала я его, мужу сказала, что жить с ним не буду. Уехала к матери, в Новокузнецк. Устроилась комендантом в общежитие. А пить бросить не смогла. Снова уволили. Денег не стало... Месяца три назад на вокзале познакомилась с Шуркой Гладышевой. С тех пор дома почти не бываю... Так, найдет иногда просветление... Зайду к маме, Витьку поласкаю и опять ухожу... Видно, судьба у меня такая... Как Витька без меня живет? А не знаю... Мамка моя или соседи подкармливают... Маленький он, еще пяти лет нет...

Преступлений за Ширяковой набралось за три месяца на удивление много: вместе с Шуркой и Таськой знакомилась с пьяными мужчинами, угощалась за их счет. Когда мужчины спивались, уводили их куда-нибудь в укромное место и обирали. Вещи продавали по дешевке, деньги шли на пропой.

Месяц назад Шурка привела Ширякову домой к Кисе: сказала, что познакомит со своим мужем. Вместе выпили. Переночевали. А утром Киса налил женщинам по стакану водки и сказал: «сейчас пойдем брать квартиру». Ширякова отказалась наотрез: нет, не пойду! Тут же получила удар в висок и потеряла сознание. Очнулась на кровати с мокрым полотенцем на голове. Шурка сидела у стола, а Киса, увидев, что она очнулась, присел на кровать: что ломаешься? То ли ты пьяных не обирала? Повязана ты с нами одной веревочкой...

В тот день, часов в двенадцать, приехали они втроем на улицу Дружбы. Ширякову Киса послал в первый подъезд большого дома. Она поднялась на пятый этаж и позвонила во все три квартиры. Никто не ответил. Спустилась, сказала об этом Кисе. Тот велел ей быть возле подъезда: если кто в него войдет, обгонишь, предупредишь нас с Шуркой. Мы будем шуровать.

Минут через двадцать Шурка с Кисой вышли из подъезда. У обоих было по два чемодана. Приехали к Кисе домой. Шурка сбегала за водкой, выпили и легли спать. Проснулась Ширякова поздно вечером. Кисы и чемоданов не было. Спросила об этом у Шурки — та объяснила, что барахло Киса повез к какой-то бабе Кате. Тут же спохватилась — не дай бог, Киса узнает, что я бабу Катю помянула! Прибьет!

Поздно вечером Киса вернулся, уже без чемоданов. Дал женщинам по двадцать пять рублей и выгнал, предупредив, что завтра в семь вечера будет ждать в вокзальном сквере...

За месяц ограбили семь или восемь квартир, Ширякова уже и адресов всех не помнила. Ходили всегда втроем, Таську не брали: Киса предупредил, что ей верить особо нельзя.

Ширякова замолчала и долго смотрела, как Гринин дописывает протокол. Когда же расписалась, произнесла с облегчением:

— Все. Больше за мной ничего нет.

Коломин с сомнением покачал головой: так ли? Ну да, пока прервемся. И повернулся к Марчуку: отправляй ее в КПЗ.

* * *

Утром начальник городского угрозыска Зелинский приехал в райотдел уже с готовым заключением экспертизы: на горлышке от бутылки из-под шампанского оказались отпечатки пальцев Ширяковой. Бурые пятнышки на правом рукаве плаща — кровь второй группы, как у убитого Арефьева. По амбулаторной карточке Ширяковой у нее группа крови первая. Вот так!

Спросил, где задержанные? Коломин объяснил: Ширякова в КПЗ. Гладышева в дежурной части. Жену Арефьева еще вчера, после опознания, проводили домой. Ковалев в гостинице, он опознал Гладышеву по голосу, но очной ставки между ними еще не было. Пятаков дома, к одиннадцати будет на работе. Можно вызвать в любой момент.

Зелинский приподнял бровь: докладываешь — даже слушать приятно. А где Киса и Студент? И хмуро посмотрел на Марчука.

Коломин вступился: не его вина, что ушли! Ночью на пустыре ловить — что за ветром гоняться!

Зелинский пожал плечами: — А если эта парочка еще дров наломает? На кого спишем? Может, на то, что пустырь не электрифицирован?

Ширякову привезли из КПЗ. Однако она заявила, что ни два, ни три дня назад ни с какими мужчинами не знакомилась, в Топольники ни с кем не ездила и вообще ночью рассказала все, и больше ей говорить не о чем.

Зелинский в упор спросил:

— Как же у тебя, учительницы, рука на человека поднялась?

— Что? — Ширякова вскочила. — Какого человека? Я ничего не знаю! Не шейте мне чужие дела!

Зелинский попросил