Шрифт:
Закладка:
Во дворе, к Лёшкиному удивлению, его два раза остановили совсем незнакомые люди. Вернее, в лицо он их, кажется, знал, видел мельком, но и понятия не имел, как их зовут и кто они такие.
Какой-то пожилой человек в кепке окликнул его:
— Эй, младший Кузьмин! Поди сюда!
Лёшка подошёл.
— Как твой дед себя чувствует?
— Хорошо! — ответил Лёшка.
— Вот это славно! — обрадовался человек и пошёл своей дорогой.
А немного погодя две какие-то бабушки задержали его прямо на бегу.
— Здравствуй, — сказала одна.
— Здравствуйте, — стеснительно и с недоумением ответил Лёшка.
— Как поживаешь? — спросила другая.
— Хорошо, — сказал Лёшка.
Бабушки переглянулись.
— А чего ж хорошего? — невесело усмехнулась та, что поздоровалась с Лёшкой. — Ведь у тебя дедушка заболел.
— Ну, я пойду? — неуверенно сказал Лёшка. И убежал, не понимая, за что бабушки его виноватят.
УЖ ТЫ СКАЖЕШЬ!
Под вечер неожиданно явилась Стёпка Петелина. Надумала прийти с проверочкой, как живётся Чёртику. Мало она в школе донимала Лёшку вопросами, хорошо ли он обращается с котом? Приставучая девчонка!
Дед в это время сидел в кресле. Некому было запретить ему вставать с постели: мама ушла в магазин. На кровати возлежал не дед, а Чёртик: растянулся поверх одеяла.
Лёшка за руку втащил Петелину в комнату — она еле успела сбросить с ног туфли — ткнул пальцем в сторону дедовой кровати:
— Видишь, цел? Спит припеваючи. Что тебе надо?
— Здравствуйте, дедушка, — ступая в одних чулках, смущённо сказала Стёпа. — Извините, если помешала… Кузьмин, подай мне Чёртика!
Дед заулыбался:
— Проходи, девочка, садись! Вот прихворнул малость…
— Ой! Вы больны? Я не знала… — Стёпа присела на кончик стула.
Ухмыляясь, Лёшка сгрёб кота и плюхнул его Стёпе на колени:
— Глазам не веришь? Пощупать надо? Пожалуйста!
Стёпа погладила блестящую чёрную шерсть:
— Чёртик! Чёртик! Ты меня узнаёшь? Как ты вырос! И потолстел!
— А ты сомневалась! — попрекнул Лёшка.
Дед сказал:
— Ты, значит, и есть Стёпа Петелина? Давно тебя не видел. Тоже подросла изрядно, не узнать. Учишься, наверно, хорошо?
— Не так, чтобы очень. Потому что меня вызовут, а я сразу испугаюсь, что вдруг забыла… А оказывается: нет, помню. Но… уже четвёрка.
— Она, как вызовут, сразу красная-красная становится, — с удовольствием пояснил Лёшка. — Как варёная свёкла. Ей учителя часто: «Ты не волнуйся, девочка!» А она…
— Ладно тебе! — перебил дед. — Сам хорош! Не все же такие бойкие, как ты и твой Гошка.
— У нас Мариша Гуляева очень хорошо отвечает, — сказала Стёпа. — Вызовут и — моментально ответит. И всё правильно.
— Вот, значит, какая Мариша молодец, — улыбнулся дед.
Он смотрел на Петелину ласково-ласково, и она смотрела ему в самые глаза.
— А ты, Стёпушка, говорят, котов очень любишь?
— Не только котов. Вообще животных люблю. Я, может быть, зоологом стану. Или врачом. — Стёпа встала. — Спасибо. Я вижу, Чёртику у вас хорошо. До свиданья, дедушка, поправляйтесь!
— Посидела бы. Куда торопишься?
— Сейчас папа с мамой с работы придут. Я им записку оставить забыла.
Когда Петелина в передней надевала туфли, Лёшка приставил большой палец к носу, а мизинцем помахал перед лицом Петелиной. Зачем он это сделал — и сам не знал. Но Стёпа на его поддразнивание не обратила никакого внимания. Сказала шёпотом:
— Какой у тебя дедушка хороший!
— Ещё бы! — с гордостью сказал Лёшка. — Первейший мой друг!
Дед сидел в кресле задумавшись.
— Это, значит, она о погибших от наводнения в Южной Америке плакала? — произнёс он тихо. И добавил: — Стёпа-то ваша — чистый клад.
Лёшка расхохотался:
— Клад? Петелина? Уж ты скажешь, деда! Да она такая, эта Стёпка… Не то чтобы совсем глупая, а… И трусиха, каких свет не видал! Но ты ей очень понравился, знаешь?
Дед не ответил. Молча уставился в окно. Под лохматыми бровями глаза у него были совсем прозрачные. В них застыло немножко странное и точно детское выражение.
— Ты, кажется, спать хочешь? — сказал Лёшка. — Ложись лучше в постель, а то мама заругается.
ЧЕГО МОЛЧИШЬ?
Лёшку разбудили какие-то странные звуки. Он сел в кровати, прислушался. Похоже было, что кто-то громко плакал. В комнате стояли густые сумерки. За занавесями едва брезжил рассвет.
— Игорь, чего это? — испуганно спросил Лёшка.
Никто не ответил. Кровать брата была пуста. Лёшка вылез из-под одеяла, всунул ноги в тапочки и, покачиваясь от сна, прошлёпал к двери.
В коридоре он на секунду зажмурился от яркого света. Везде горело электричество: и в коридоре, и в кухне, и в комнате родителей, и в дедовой комнате. Странные звуки доносились именно оттуда. И вдруг у Лёшки как-то захолонуло в груди: да ведь это, кажется, плачет мама… И так громко! Наступая на задники тапочек и от этого спотыкаясь, Лёшка заспешил по коридору.
У дедовой кровати, закрывая её своими спинами, столпились папа, мама, Игорь. Мама рыдала, закрыв лицо руками. Резко прозвенел звонок. Отец ринулся в переднюю, чуть не повалил торчавшего на пороге Лёшку, мимоходом дотронулся до его макушки.
Передняя наполнилась какими-то людьми. Из-под пальто у них виднелись белые халаты. Лёшка догадался: врачи. Отец торопливо помогал им раздеться. Все двинулись в комнату деда. Лёшку отстранили. Потом возле Лёшки возник Игорь — всё лицо в красных пятнах.
— Деду хуже стало? — спросил его Лёшка. — А? Чего молчишь?
Старший брат отвёл Лёшку от порога, плотно закрыл дверь. Посмотрел на него сверху вниз, проглотил что-то. Вдруг порывисто нагнулся к Лёшке, обнял его за плечи, похлопал ладонями по спине. Пробормотал хрипло:
— Лёшка! Ему не хуже… Он… он умер!
НЕРАЗБЕРИХА
Неразбериха какая-то происходила. Просто ничего не поймёшь. Приходили люди, много людей, разные. Некоторых, кажется, даже мама не знала. Со всеми разговаривал отец. Водил их в комнату деда. А там было вовсе что-то нехорошее. Дед лежал неподвижно. Сначала на кровати, потом в длинном ящике. Такой называется гробом. Лёшка в комнату деда только разок заглянул и отошёл подальше.
Два дня он ходил в школу. Но хотя слушал как раз очень внимательно, Галина Ивановна его не вызывала.
В первый день ребята обступили Лёшку:
— У тебя дедушка умер, да? Правда, что дед твой умер?
Лёшка опустил голову, разглядывая носки своих тапочек, и не ответил.
Галина Ивановна всех разогнала, приказала строго:
— Живо по местам! И чтобы я не слышала… всяких
