был, внучка. А у них в сети семга заскакала, заторбалась, они и поехали невод оттянуть, семгу посмотреть, а ночью делобыло, ребенок у них один и остался спящий. Ну вот. А старуха эта будто боится:

— Ну, оставайся, дитятко, Бог с тобой.

Ушли. Ну, а вернулись — ребенка и нету. Ну, тут и хвать, инде хвать, и нету ребенка. Ну и в Пялицах у них была знающая вроде колдунья, зналась с этой нечистой силой. Ну, к этой и пошли, к знахарке этой, в деревню. Там в деревне и отец был, старику и старухе сын, а девке-то этой как будто и отец. Ну и отца взяли с собой. И знахарка эта сказала, что где искать. Ну вот, они по-сказанному как будто и пошли, всема побежали. Ну и ходят, и видят — им знахарка сказала: увидите, как клочок белеет на болоте, и берите. Ребенок был в одной рубашке, спящий. Ну, увидели и побежали. Отец как будто был молодой да бойкий, и побежал. Прибежал, захватил ребенка и назад. Так туда-то бежал, болото летом как сухо, а обратно побежал, так болото-то волной, так волной и ходит. Только знахарка сказала уж, что ни будет — беги, не оборачивайся да не останавливайся. Он так и сделал, как велено. Бежали, бежали, да прямо на тоню прибежали, сели на карбас и в деревню поехали. А в деревню-то едут, а этот за кормой идет, нечистая сила, как зверь какой, дуто, торбается, идет... Они уж гребут, из сил выбиваются. Приехали в реку — и он все вслед, по морю-то шел, и в реку, из реки-то в ручей зашел, а в ручье-то там с кем-то задрались, с другим, так всю воду там смутили, в ручье-то уродовали, дрались, так три дня в ручье вода глиной текла, и из ручья в баню зашел и баню изуродовал — каменку разворочал. Уж ему ребенок-то был отдан, жалко ему ребенка.

Так в деревне как вечер — так заходит, засвистит, около бани, да около ручья. А после знахарка эта тоже зауговаривала, заувещевала — и скрылся.

Так после этого старуха девку эту в монастырь возила, молебен служила там. Девка после в Мурманске замужем была, а теперь старухой в Пялицы вернулась, там живет. (Вот поедешь, так спроси, тебе укажут ту старушку). А это оттого произошло, что с их тони голова была отдана: до них кто-то на тони сидел, как будто колдун, так отдал голову того, кто на другой год сидеть будет, чтобы семга ему хорошо попадала. Ну, а большого взять не могут, так ребенка взяли. (А эта старушка-то, колдовка, была здешняя, чаваньская, Яшке Кожневу тетка родная, так она знала это дело, — умела колдовать). Они с Ниловной уж ни молодыми ли девчонками научились. Так она рассказывала:

— Я с иконой на пожню приду, а они уж косят ей, бесы. Я в летнюю пору по чулку свяжу, а они мне косят, — говорит.

И сейчас колдуны есть.

У нас одна жоночка выходила замуж в Варзугу, так головни залетали по деревне, огонь, у меня-то ко внучке попала в таз головня, а потом к овцам, так искры и полетели. И вот жонка и хорошая, и работящая, а все болеет, все болеет, до сих пор никак не поправится.

ДИВА ДИВНЫЕ

РОКОВОЙ ЧЕЛОВЕК[26]

СТОЯЛИ мы на судах в Рыбной (Рыбинск). Дело то было около Петрова дня. Стоим мы раз на палубе и видим, что кто-то как выскочит из воды, а потом о воду как хлопнется и скажет:

— Есть рок, да человека нет!

И это сказал три раза.

Дня три все так высовывался и говорил. На четвертый-то день ходили мы по берегу, три приказчика. Вот один приказчик и говорит:

— Ребята, я выкупаюсь, — и стал разоблакаться. Другие приказчики стали его отговаривать и говорили что черт недавно идиковался (издевался). Но он говорит, что ему стало тошно и он больше не может терпеть жары. И разоболокса.

Но приказчики не опустили его в воду, а взяли ведро да и облили его водой. Он тут же и умер.

Вот что значит роковой-то человек.

ПРИЗРАК МАТЕРИ

В позапрошлом году моя мать с отчимом уехали в казаки, и я долго не видалась, начала скучать. Раз вечером сижу этак и думаю: где-то теперь моя родная матушка. Потосковала, поплакала и легла спать. Смотрю, а ко мне тихо этак подходит моя мать и говорит:

— Я тебе, дочка, принесла в гостинец свежих яблочек, — и подает это мне их в запоне.

Я хотела расспросить, как это она ко мне пришла, а ее уж и нет.

Утром проснулась, вспомнила, что матушка гостинец принесла, глянула в голову, а вместо яблок — лошадиные "яблоки"!

Тут я догадалась, что ко мне не мать приходила, а шут (черт).

А то: в другой раз иду я вечером селом, гляжу, идет навстречу мать. Я обрадовалась:

— Отколя ты, мамуня?

— Я, — говорит, — от мужа ушла, он меня все в свою веру хочет перегнать. (Муж у матери молоканин).

Я и говорю:

— И креститься не велит?

Не успела выговорить "креститься", смотрю, а уж матери нет. Давай я молитву творить, не помню, как и домой дошла.

В эту же ночь, не помню, заснула ли я или нет, только вижу: подошла ко мне мать и говорит:

— Вот я, дочка, тебе манной кашки принесла, смотри, не сказывай никому.

Поутру проснулась, есть хочется, и вспомнила, что вечером мне мать манной каши принесла. Заглянула в пекушек (маленький горшочек) — манная каша. Взяла это я ложку, сотворила крестное знамение, зачерпнула... а в ложке уже не каша, а лошадиное мятое дерьмо.

Тут меня робость взяла. Рассказала я добрым людям, а они посоветовали мне отслужить молебен Георгию Победоносцу. После того матушка уже не являлась.

НЕБЕСНАЯ НЯНЬКА

ОДНА крестьянская женщина прислала (то есть придушила во сне) трех своих сыновей. Однажды она увидала во сне старичка седого, который, подойдя к ней, сказал:

— Молись, окаянная, за своих детей, а то плохо тебе будет на том свете!

Женщина эта выпросилась у священника, чтобы ее на ночь для молитвы