Отец, не сдержавшись, бьет кулаком по столу так, что пергаменты на нем подскакивают.

— В школе магии должны быть исключения! Особенно для тех, на чьей крови зиждется школа. Мы древний род, наши дети учатся здесь по праву крови! — гремит он, словно намереваясь сотрясти этот старый магический зал до самых его устоев.

Чувствую, как внутри меня нарастает энергия.

Ой-ой! Здание-то деревянное. Твою налево!

Пламя готовится вырваться наружу. Как магма растекается по рукам, ногам, туловищу. Температура внутри меня нарастает, и я понимаю еще чуть-чуть, и всем тут хана.

Огонь станет реальностью. Причем, страшной, судя по рассказу самого Лаврика о сгоревшем дотла тереме лекарей и алхимиков.

Так. Надо создать из этой энергии огненный шар — что-то впечатляющее, не оставляющее сомнений в моей магической силе.

Но прежде, чем успеваю сконцентрировать огонь в руках, профессор оказывается прямо передо мной. Двигается он как молния, несмотря на короткие ноги.

Быстрым движением, почти с каким-то инстинктивным раздражением, он срывает с моей шеи амулет, который в дорогу дала мне Елена. Я и не заметил, как куб, вошедший в мою грудь, внезапно материализовался и оказался у меня на шее.

— Низзя, — коротко и строго сказал Лаврик, переведя глаза на отца, а затем положил амулет на стол, будто это была опасная и нестабильная вещь, которой я не должен был обладать. — Хитрить, пользуясь чужим даром? — гневно глядит на меня. — Правильно я понял, что ваш отец перенес свою магию в куб, и вы хотели облапошить меня, чтобы сдать экзамен и остаться здесь? Прохиндеи! Я на вас еще одну жалобу напишу. Вот царю и напишу! — угрожает нам пальцем со сломанным ногтем.

— Могу начинать? — спрашиваю зло.

— Теперь можете пробовать, — разрешает он, делая шаг назад и всем своим видом показывая, что ждет меня — будто на дуэли. Взгляд у него бесячий, скептицизм так и прет из старикашки.

Не раздумывая больше ни минуты. Хочет увидеть, до чего довел меня? Он оскорбил сегодня честь нашего рода. Значит, и я не буду больше париться о правилах заведения — не использовать опасную магию в помещениях, а только в ангарах для тренировок.

Сила, растущая внутри меня, вспыхивает так ярко, что сам слепну на мгновение. Я весь как раскаленная молния.

Резко вскидываю руки, и огненная молния рвется из моих ладоней, прорезает воздух и рассекая комнату на две половины, врезается куда попало, но главное в деревянную стену.

Свет вспыхивает ослепительно, будто разряд попадает в самую суть, отчего стены дрожат, пол скрипит и трещит, и пыль разлетается во все стороны.

Лаврентий Лаврентьевич стоит не шелохнувшись, моргает, глядя на меня под теми же чуть опущенными бровями, но в его глазах мелькает неподдельный интерес.

Отец, который никак не ожидал такого, кашлянул, стараясь сдержать дрожь в голосе:

— Лаврентий Лаврентьевич, — проговорил он, растерянно обводя взглядом ошметки испорченного декора. — Простите. Мы, конечно, возместим ущерб. Экзамен сдан, полагаю.

Профессор переводит взгляд на меня, медленно поднимает одну бровь, чуть качая головой.

— Мда… — наконец тянет он с легким укором. — Магия вам, молодой человек, пока что явно не подчиняется. Дело, как говорится, швах.

Я самодовольно выдыхаю, все еще ощущая жар, струящийся в пальцах.

Оказывается, моя сила — и правда нечто большее, чем я предполагал.

Профессор Лаврик — Лаврентий Лаврентьевич, видимо, ожидал зрелище, но точно не такого масштаба.

Он стоит рядом, немного пепельный, от осевшей пыли, с прищуром в сузившихся кошачьих глазах, и с каким-то задумчивым подозрением поглядывает на остатки вашего огненного эксперимента.

Звери ревут, перепуганные взрывом. С улицу ученики выкрикивают имя Лаврентия, интересуются жив ли.

— Да, жив я! — отвечает он им громогласно. — Трубецкой снова творит беспредел!

Маленькими руками с короткими пальцами он крутит очки, треснувшие с одной стороны, мантия чуть тлеет, издавая неприятный запах, но сам Лаврентий не кажется испуганным. Он задумчив.

— Не нравишься ты мне, князь Дмитрий Трубецкой, слишком много тайн в тебе таится, и не вижу я тебя насквозь, как многих других.

— Так я не ваша зверушка, — усмехаюсь я, и тут же получаю испепеляющий взгляд от отца.

Профессор тоже вспоминает про вопрос, заданный ему самим князем.

— О-о, князь Тимофей Романович, — прогудел он, не отрывая взгляда от меня. — Экзамен… в нём больше нет нужды. Терем я починю, а вот от новой конюшни для стрелков я бы не отказался. И жеребцов побольше, скакунов арабских и коней серых в яблоках — для девочек. Мне надо подсчитать на бумаге, сколько стоят два сожженных терема?

Отец морщит лоб, но, кажется, уже не так уверен в своем громогласном заявлении. И цена вопроса ему не нравится, но он человек слова, но всё-таки, боярин, управляющий землями, и разбогател не просто так, поэтому пытается защитить утекающие из-под носа деньжищи.

— Лаврентий Лаврентьевич, но это же, вы же сами вынудили Дмитрия здесь огонь открытый устроить… — отец запинается, бросая взгляд на развороченные стены.

— Не верил я, что он сможет!

— Хорошо. Я построю конюшни и лошадей завезу.

— Давайте оставим этот… огненный темперамент на ближайшие уроки в ангаре и на открытом воздухе, Дмитрий Тимофеевич, — наконец хмыкает профессор, вертя в пальцах амулет. — Всё, что нужно, князь, мы здесь уже увидели. — Он протягивает мне амулет, и я поскорее прячу ценную вещь в карман камзола.

Профессор как будто совсем позабыл о разбитом зале. Он качает головой, будто ты сделал что-то одновременно опасное и невероятно впечатляющее.

— Всё-таки сдал экзамен Трубецкой, — говорит он самому себе, будто не верит.

— Сдал, — отец теребит меня по голове. — Весь в батю.

Глава 6

Выходим из терема, где оставили Лаврика и полную разруху. Тяжелая, наэлектризованная тишина тянется за нами, пока мы спускаемся по лестнице.

Я оглядываюсь — из окна кабинета декана все еще валит сизый дым, цепляется за воздух, словно не может выбраться из каменных стен.

Отец, останавливаясь, смотрит на окно, немного склоняя голову. Вид у него серьёзный, даже насупился немного, но глаза блестят каким-то особенным блеском.

— Нехорошо получилось, — говорит он наконец, и в голосе проскальзывает эта знакомая интонация, как будто отчитывает меня, но слегка.

Я, сцепив зубы, чешу затылок, подавляя смешок, но чувствую, как внутри плещется злорадный азарт. Задираю подбородок:

—