Андрея сейчас в кабинете не было — убежал за материалами, которые должен передать Винокуров.

Я коротко пересказал мужчине примерно то же, что сказал и товарищу Сталину.

— Если я правильно понимаю, первоочередная проблема — не компетентная регистрация задержанного и причин, по которым вообще возник к человеку интерес этой службы, так?

— Получается так, — кивнул я.

— Хорошо. Идем дальше. Ты вот сказал, что уполномоченные не ловят задержанных на противоречиях в показаниях. Но это ведь не так? Разве не было, что кто-то из следователей не ловил задержанных на противоречивых показаниях, когда дело касалось работы против государства? Создания той же партии?

— Ну, — задумался я, — было что-то подобное.

— Вот! — стукнул пальцем по столу Вышинский. — Получается, что ловить на противоречиях они умеют. Но почти не делают. Почему?

Он вел себя словно экзаменатор перед сдающим студентом. Наверное в его глазах я таким и был. Да и его наводящие вопросы позволяли мне самому взглянуть на дело под иным углом. Вот как сейчас.

— У них не стоит такая задача? — догадался я.

— Именно. Уверен, среди сотрудников ОГПУ достаточно людей, способных грамотно докопаться до сути дела. Из-за чего был получен донос, и кто виноват. Однако их задача — найти и покарать врагов нашей страны. И как я понимаю, они настолько на ней сконцентрировались, что отметают любые другие версии. Вот в этом и нужен за ними контроль.

— И как это сделать? — невольно вырвался у меня вопрос.

— Очень просто, — скупо улыбнулся Андрей Януарьевич. — Для этого существует прокуратура.

Я не очень понимал, что он имеет в виду и как видит такую проверку, поэтому Вышинскому пришлось пояснять свою мысль.

— Смотри: сотрудник ОГПУ получает сигнал о ведении кем-то из граждан контрреволюционной деятельности или намеренного саботажа. Этот человек задерживается, и составляется подробная описательная часть, как раз та, чего им очень не хватает. Откуда был получен донос, кто его совершил, подробно описан сам донос, а лучше — приложен к делу. Если донос устный, обязательно сделать его письменную запись. После чего сотрудники ОГПУ задерживают подозреваемого и проводят первичный допрос. Как было проведено задержание, слова самого задержанного, его характеристика с рабочего места и из организаций, где он состоит — все должно быть приложено к делу. Дальше — опрос его ближайшего окружения, и это тоже должно быть приложено к делу. После чего все это передается на оценку в прокуратуру. И уже там компетентный следователь делает вывод — причастен задержанный к выдвинутым против него обвинениям, или нет. Если будет дана положительная резолюция, то задержанного возвращают в ОГПУ, и там уже пусть сотрудники ведомства выполняют свою работу. Если же нет, то дело или переквалифицируется или вообще закрывается. Но это уже будет не проблема ОГПУ. Понимаешь меня?

Я медленно кивнул. Андрей Януарьевич предлагал не менять структуру ОГПУ. Вообще ее почти не касался. По его словам — пускай они работают так же, как сейчас. Лишь «крутят» своими методами тех, кто по мнению уже прокуратуры будет подходить под приписываемую задержанным статью.

— Но правильно ли это? — спросил я. — Я уже пару недель наблюдаю за работой уполномоченных ОГПУ. И их методы… довольно жесткие, можно их даже назвать жестокими.

— А ты думаешь, истинный враг государства сам сознается? — лязгнул голосом Вышинский. — Нет! Он будет отпираться до последнего. Юлить, обвинять всех вокруг, лишь бы уйти от ответственности. Мягкость здесь недопустима.

Может, он и прав. Тут мне оспорить его мнение было трудно. Аргументов просто не нашлось. Поэтому, когда вернулся Кондрашев с материалами, мы уже пришли к первичной договоренности, на что направить наши силы.

Спустя неделю я стоял в приемной товарища Сталина с папочкой в руках. «Защищать» наш труд отправили меня, так как Иосиф Виссарионович поручил дело в первую очередь мне. Вышинский же хоть и взял все бразды правления над нашей работой, от доклада открестился.

— Товарищ Сталин вас ждет, — сказал мне Агапенко, после чего я прошел в кабинет генсека.

Иосиф Виссарионович впервые на моей памяти встретил меня молча. Дождался, когда я передам ему папочку, и тут же принялся за ее изучение. Лишь когда дочитал ее до конца, он наконец задал первый вопрос.

— Кто автор идеи о передаче дел для оценки прокуратуре?

— Товарищ Вышинский.

Кивнув каким-то своим мыслям, он продолжил.

— А вы сами что об этом думаете?

— Идея хорошая. Тут и контроль, пусть неявный, за ОГПУ будет, и квалифицировать преступления будут люди, которые этому учились. Ведь в прокуратуре работают выпускники ЮрФаков?

— В основном, — кивнул товарищ Сталин. — Хорошо. А как вы видите внедрение вашей «методички», — положил он руку на папочку, — в жизнь?

— Сделать тираж, раздать уполномоченным для изучения, после чего провести экзамен — кто ее освоил, тот подтвердил квалификацию и остается на своем посту. Кто нет — снимается с должности.

— А если многие не пройдут? — вкрадчиво спросил генеральный секретарь.

— Так там все максимально просто описано, — удивился я. — Ее же только запомнить надо, она в основном из типовых бланков для заполнения состоит. Это уж совсем тупым нужно быть, чтобы не пройти такой экзамен. А зачем нам глупые люди в столь важной организации?

— И все же. Если многие не пройдут? Тогда как быть? — продолжил настаивать на своем товарищ Сталин.

— Пускай ее тогда не только уполномоченные заучивают, но и агенты, — пожал я плечами. — Они же занимаются задержанием. Все равно должны знать хотя бы бланки первичного опроса доносчика и бланк процесса задержания. Тех, кто сможет усвоить всю методичку — повысить взамен не справившихся уполномоченных. Уж агентов-то у ОГПУ явно больше, чем следователей. Заодно будет стимул по ее изучению и применению.

Вот тут Иосиф Виссарионович был удовлетворен моим ответом. Идея, которая пришла ко мне на ходу, пришлась ему по вкусу.

— Хорошо, продолжайте работу.

— В том же темпе? — уточнил я.

— Если успеете в срок, то можете вернуться к учебе, — сразу понял, что меня беспокоит, товарищ Сталин.

На этом я покинул его кабинет. А уже на следующий день вновь отправился в университет на занятия. Даже успел соскучиться по ним. Тогда я