— Я уже говорил тебе, что…

— Ты не сможешь защитить меня от них.

Он рассмеялся.

Откровенно рассмеялся, из глубины своей груди, как будто то, что я только что сказала, было самым смешным, что он когда-либо слышал. Звук был грубым и непрактичным, как будто он делал это очень редко.

Я немного обиделась от имени своего Сестринства.

— Ты смеешься, потому что не знаешь их, — сказала я.

— Я смеюсь, потому что ты не знаешь меня.

Он выпрямился, скрестив руки на груди.

— Я уже говорил тебе, Силина, я не лгу. Если я это говорю, значит, это правда. Я защищаю свой народ. Если ты одна из моих, Арахессены тебя не тронет.

Какое высокомерие. И все же он не сказал ничего из этого с хвастливостью хвастливого командира. Он сказал это так, словно это был не более чем факт, и его присутствие излучало не наглую демонстративность, а непоколебимую правду.

Он верил в это.

Мне было странно, что человек, признающий силу Арахессенов — признающий их способность доставлять ему неприятности, — все равно готов перечить им от моего имени.

Это сбивало с толку.

Я вздохнула, демонстрируя ему все свое неохотное внимание, тщательно выверенное.

— Я не понимаю, как ты можешь давать такое обещание.

— Тебе не нужно понимать. Ты просто должна видеть.

Он отошел от скалы и протянул руку с немым, но очевидным вопросом:

— Договорились?

Я поджала губы. Мысль о том, чтобы взять его за руку, вызывала у меня тошноту.

Но это были чувства Силины, шпионки Арахессенов. А не Силины, отчаянной беглянки.

Я взяла ее. Его хватка была грубой и мозолистой.

— Хорошо, — твердо сказал он. Как будто так и было.

Он отпустил мою руку, и я еще долго чувствовала, как его кожа горит на моей ладони. Он снова прислонился к камню, скрестив руки, и смотрел на меня.

— Теперь, — сказал он, — о прозрении.

Армия Атриуса, видимо, была так активна сейчас, потому что готовилась к отплытию и продолжению завоевательного пути. Он сказал мне об этом прямо, без обиняков. Он достал из кармана скомканный кусок пергамента и, как мог, расправил его на гладкой стороне скалы, открыв карту Глаэи. Он указал на город-государство к северу отсюда: Алька.

— Ты знаешь его?

— Конечно.

Я не стала скрывать своего отвращения. Это было мрачное, темное место. Король Пифора отдал большинство городов-государств своим приближенным для абсолютного правления, а в Альке властвовал военачальник Аавес, который был одним из худших среди них. Как и большинство последователей Короля Пифора, он держал свое население в состоянии голода и наркотического опьянения, а своих воинов — в состоянии наркотического опьянения и силы. Хуже того, большая часть города была построена прямо в камне и море, так что все место было построено из узких туннелей и шатких мостов над солоноватыми, кишащими вредителями водами. За эти годы меня несколько раз посылали туда с миссиями, и все они были жалкими.

Я понимала, почему Атриус беспокоился о захвате Альки. Она была настолько децентрализована и настолько сложна в навигации, что одной численности было бы недостаточно для победы.

Я сказала ему об этом, и он опустил брови, склонив подбородок.

— Ты права. Именно поэтому у нас есть ты.

— Ты ожидаешь, что провидец вытащит вас из этой ситуации.

Он слабо улыбнулся. Он ничего не сказал, но его присутствие говорило:

— Да.

Даже если бы Кровнорожденные любили пользоваться услугами провидцев, было бы странно использовать их таким образом — для чего-то столь специфического. Видения были загадочными и непредсказуемыми. Это не были инструкции или даже путеводители — ничего конкретного. Образы часто было трудно разобрать и еще труднее понять. Лучшие провидцы в мире могли иметь достаточно прочные связи с богами, чтобы задавать конкретные вопросы и получать конкретные ответы — или что-то близкое к этому, — но я точно не принадлежала к их числу. Да и вообще, я не очень любила провидцев. Слишком абстрактно. Я не любила отказываться от такого контроля.

— Если я спрошу богов, как ты можешь завоевать Альку, — сказала я, — они не ответят просто так, дав тебе карту и набор инструкций.

— Я знаю, — просто ответил он.

Это было все. Он просто ждал, ожидал.

— Я отдал тебе приказ, — сказал он.

— Теперь? И ты будешь стоять здесь и смотреть на меня?

— Да.

Я чувствовала себя неловко, когда он просто смотрел на меня, как будто я занималась чем-то интимным с очень неприятной публикой. Но хотя я была готова немного побороться, лишь бы заставить его поверить в свои победы, я также знала, какие поединки не стоит затевать, и это был один из них.

Я вздохнула.

— Ладно, — сказал я. — Помоги мне развести костер.

Чтобы обратиться к Акаэи, требовалась серьезная подготовка. Она была богиней, придававшей большое значение ритуалу — ведь она властвовала над неизвестным, а обращение к нему требовало значительного сосредоточения.

Атриус помогал мне без жалоб, выполняя мои приказы с удивительным дружелюбием. Мы развели костер на берегу, подкармливая его до тех пор, пока он не разгорелся. Я подкармливала его элементами земли — горстью песка, лепестками цветов, корнями высокой травы. Когда пришло время приносить кровавую жертву, Атриус отвернулся и начал уходить, но я остановил его.

— Что ты делаешь?

— Добываю для тебя животное.

— Я умею охотиться.

В его лице появился первый за всю ночь намек на раздражение.

— У нас нет времени на пустые траты.

Это было почти мило. Благослови его Ткачиха.

— Дай мне это, — сказала я, указывая на его лук.

Я думала, что он будет колебаться, думая, что я выстрелю из него, но он тут же отдал лук. Он действительно недооценил меня.

Животные были активны по ночам. Когда я потянулась за нитями, то почувствовала их повсюду, притаившихся в камнях, в высокой траве. Я остановилась на кролике, который притаился в редкой зелени. Если бы я полагалась только на глаза, я бы не смогла его заметить. Но это не так.

Один выстрел, и кролик был мертв.

Я подхватила его, выдернул стрелу из кишок и вернулся к Атриусу. Если он и был удивлен или впечатлен, то никак этого не показал.

— Вот. — Я вернула ему лук, затем протянул руку. — Твой нож.

Он протянул его мне, и я присела перед огнем, жаром обдавая нос, пока вскрывал кролику горло.

Моя богиня Акаэи, Ткачиха Судеб, Хранительница Неведомого, тихо произнес я. Я дарю