Почему гражданская война в Англии, Смутное время в России и крах династии Мин в Китае пришлись приблизительно на одно и то же время? Почему при этом восемнадцатый век был периодом внутреннего спокойствия и имперской экспансии всех трех названных стран?

Одной из возможных причин такой синхронизации является внешнее принуждение. Выше упоминалось, что череда неурожаев привела к голоду в Западной Европе в 1315–1317 годах. Этот голод совпал по времени с падением солнечной активности (так называемый «Волчий минимум», 1280–1350). Большинство климатологов согласно в том, что более низкая солнечная активность чревата понижением общемировых температур. Основной причиной неурожаев в Европе к северу от Альп является прохладная и влажная погода, которая задерживает созревание урожая и увеличивает вероятность того, что посадки сгниют до сбора. Другие периоды низкой солнечной активности, в том числе «Минимум Шперера» (1460–1550) и «Минимум Маундера» (1645–1715), также характеризовались понижением средней температуры и неурожаем.

Соотнесение социального коллапса с климатическими возмущениями – любимое занятие коллапсологов. Но, как мне кажется, нет повода проводить прямую причинно-следственную связь между ухудшением климата и крахом общества. Случаи снижения солнечной активности на протяжении последнего тысячелетия лишь изредка совпадают с дезинтегративными фазами. Возможно, дурная погода при «Волчьем минимуме» и вправду стала причиной голода, который нарушил стабильность позднесредневековых европейских обществ. Возможно, более поздний «Минимум Маундера» обусловил тот голод, что затронул Северную Европу от Франции до Скандинавии и России: во Франции в 1694–1703 годах от голода умерло два миллиона человек, а Россия за тот же период потеряла до 10 процентов своего населения[16]. Но обе империи, одна под властью Людовика Великого, а другая – Петра Великого, обладали немалой устойчивостью (о чем свидетельствуют титулы их правителей). Этот голод, несомненно, причинял огромные человеческие страдания и лег огромным бременем на обе монархии, но отнюдь не довел их до предела.

На мой взгляд, внешнее воздействие из-за колебаний климата не является прямой причиной социального распада. Все обстоит куда сложнее, и тут как раз могут помочь пресловутые маятники, которые раскачиваются в «диковинной симпатии» друг с другом. Пусть империи – это маятники, что раскачиваются от интегративной фазы к дезинтегративной и обратно. Далее предположим, что две империи в разных регионах Евразии не синхронизированы между собой, однако обе подвержены воздействию одних и тех же колебаний мирового климата. Если одна империя опережает другую в цикле исторического развития, то период благоприятного климата позволит ей продержаться немного дольше до впадения в кризис. Наоборот, дурной климат раньше подтолкнет отстающую империю к кризису. По мере накопления эффекта от таких климатических «подталкиваний» две империи будут все больше синхронизироваться, как два расположенных рядом маятника. Конечно, имперские циклы подъема и спада намного сложнее, чем раскачивание маятников, но общий принцип налицо в обоих типах «осцилляторов». Внешней силе не обязательно даже проявлять себя регулярно. «Подталкивания» могут происходить совершенно случайным образом, ибо их задача состоит в том, чтобы синхронизировать циклические тенденции, а не вызывать сами циклы, которые управляются внутренними механизмами каждой империи.

Вторая синхронизирующая сила, заражение, еще могущественнее, чем внешнее принуждение. Клиодинамический анализ показывает, что крупные эпидемии и пандемии нередко связаны с периодами серьезной социально-политической нестабильности. Мы наблюдаем эту закономерность, по крайней мере, на протяжении последних двух тысяч лет, начиная с чумы Антонина (второй век н. э.) и чумы Юстиниана (шестой век). Распространение Черной смерти по Африке и Евразии (четырнадцатый век) явилось неотъемлемой составной частью позднесредневекового кризиса; вспышка чумы совпала и с общим кризисом семнадцатого столетия. А разрушительные пандемии холеры в девятнадцатом веке пришлись на эпоху революций. Причинно-следственная связь, выявляемая в основе этой корреляции, неоднозначна, и петли обратной связи тянутся в обоих направлениях . Давайте немного изучим эти причинно-следственные связи и проследим, как циклические фазы соотносятся с вероятностью крупных эпидемий.

Как уже отмечалось, каждый цикл включает в себя интегративную фазу, за которой следует фаза дезинтегративная. В начале цикла население растет от минимального показателя и далеко отстоит от предела (от общего количества людей, которое может прокормить данная территория, в зависимости от количества пахотной земли и от применяемых методов сельского хозяйства). В результате реальная заработная плата высока, как и производительность труда, поскольку доступной земли по-прежнему много. Кроме того, большая часть сельскохозяйственных излишков потребляется самими производителями, что превращает этот период в золотой век крестьянства.

Однако рост населения в конце концов упирается в мальтузианский предел. При нарастании обнищания масс золотой век крестьянства заканчивается, общество вступает в золотой век элиты, которая наживается на низкой заработной плате и высоких ценах на плоды земли, ей принадлежащей. Растущая покупательная способность элиты открывает новые возможности для ремесленников и торговцев. Сельская безработица в сочетании с городским спросом на рабочую силу (ремесло, торговля, прислуга для богачей) порождает отток населения в города, причем численность городского населения растет намного быстрее, чем численность населения в целом. Спрос элиты на предметы роскоши стимулирует торговлю на дальние расстояния.

Эти обстоятельства повышают вероятность возникновения новых болезней и распространения существующих. Во-первых, рост населения приводит к преодолению «эпидемиологического порога», то есть той плотности населения, выше которой может распространяться новое заболевание. Во-вторых, снижение уровня жизни из-за обнищания населения приводит к недоеданию и ослаблению природной защиты от инфекций. В-третьих, урбанизация означает, что все больше людей оказывается в городах, которые в доиндустриальные времена были заведомо нездоровыми местами. В-четвертых, растущая миграция и бродяжничество приводят к более плотным сетям взаимодействия, через которые болезнь легче распространяется. В-пятых, торговля на дальние расстояния связывает отдаленные регионы и способствует распространению болезней на континентальном уровне.

В результате общества на пороге кризиса с большой долей вероятности могут пострадать от эпидемии. Но причинность проявляет себя и в обратном направлении. Крупная эпидемия подрывает общественную стабильность. Поскольку смертность среди бедняков выше, чем среди элиты, социальная пирамида утрачивает опору и начинает шататься. Смертоносные эпидемии также нарушают общественное сотрудничество и лишают правительства легитимности. В былые времена такие крупные бедствия воспринимались как знак того, что Бог отвернулся от правителя или что Небеса отозвали свой мандат. Сегодня мы склонны мыслить более материалистично, обвинять правительство в неэффективности и неспособности предпринять полезные шаги для прекращения эпидемии. Конечный результат, впрочем, одинаково негативен: крах доверия к государственным институтам подрывает способность государства поддерживать внутренний мир и порядок. Крупные демографические катаклизмы, те же эпидемии и голод, часто становятся поводом к кризису, потому что они ведут к обнищанию масс (чреватому массовой мобилизацией) и падению легитимности государства (и его способности справляться с внутренним насилием).

Таким образом, заражение – важный механизм нестабильности, волны которого захлестывают многие общества по всему континенту или даже по всему миру. При этом агентом заражения не обязательно становятся