которая закончилась в 1651 году. После короткой и шаткой передышки Англии довелось вновь испытать тяготы внутренней войны и Славную революцию (1688–1689), которая положила конец дезинтегративной фазе семнадцатого столетия (опять-таки на несколько десятилетий позже, чем во Франции). Эпоха революций наступила в Англии в 1830 году, тогда как во Франции она началась со взятия Бастилии в 1789 году. Если коротко, Франция и Англия вели себя как две гирьки на весах: качались вверх и вниз на чашках и одна неизменно отставала от другой.

Еще одно различие между двумя королевствами в эпоху революций заключалось в том, что Франция угодила в настоящую последовательность переворотов (1789, 1830, 1848 годы), тогда как Англия столкнулась с «революционной ситуацией» в 1830 году, но сумела каким-то образом избежать потрясений. Почему и как это произошло – чрезвычайно интересная тема, которая может дать несколько подсказок нынешней Америке. (Я вернусь к этому вопросу в главе 9.)

Эффект полигамии элит

Несмотря на почти беспрерывные войны в 1100–1815 годах 4950 (или, может быть, как раз по этой причине), Англия и Франция обладали сходной социальной структурой. Потому вряд ли удивительно, что продолжительность исторических циклов в этих странах была настолько похожей (хотя и не синхронизированной). Но подобное динамическое сходство отнюдь не обязательно будет иметь место в каждом сложном человеческом обществе. В зависимости от своего состава одни общества проходят интегративно-дезинтеграционные циклы быстрее, а другие – медленнее.

Поскольку наиболее важной движущей силой социальной и политической нестабильности является производство элиты, давайте задумаемся о том, как особенности воспроизводства элиты (и ее перепроизводства) могут воздействовать на социальный темп – то есть на то, как быстро общество впадает в кризис и выходит из него. В доиндустриальных обществах, где достижение элитного статуса было делом трудным, но вполне возможным для простолюдина, скорость прироста элитных рядов и последующего развития перепроизводства элиты сильно зависела от биологического воспроизводства – если предметно, от коэффициента воспроизводства мужчин в элите. (Нравится нам это или нет, но мужчины доминировали в высших эшелонах власти в этих обществах.) Биология учит, что у людей наибольшее влияние на воспроизводство мужчин оказывает само количество партнеров противоположного пола, доступных для мужчины.

В западноевропейских королевствах наподобие Англии и Франции христианская вера ограничивала количество законных пар для мужчин. Конечно, те, кто располагал властью, нередко заводили себе любовниц, помимо законного брака, а отпрыски таких нелегальных союзов вполне могли рассчитывать на пополнение рядов дворянства. Однако «эффект бастардов» все же не способствовал значительному увеличению количества претендентов на элиту в средневековых и ранних современных европейских обществах.

Напротив, в исламских обществах мужчине разрешалось иметь четырех законных жен и столько наложниц, сколько он сможет содержать. Происхождение от наложницы не налагало на мужчину позорного клейма. Общая полигамия и практика многоженства была распространена и среди степняков-скотоводов, например среди монголов. В результате эти общества порождали претендентов на элиту с поистине пугающей скоростью. А чем быстрее протекает производство элиты, тем короче становятся интеграционные фазы.

Итак, теория гласит, что мы должны заметить существенное различие в длительности циклов у обществ с моногамными правящими классами и у обществ с полигамной элитой. Согласно моим расчетам, типичная продолжительность циклов в моногамных обществах должна составлять от двухсот до трехсот лет, но в обществах с полигамной элитой она должна составлять всего-навсего около столетия или даже меньше51. Мы уже видели, что Франция и Англия (а также, согласно базе данных CrisisDB, и другие европейские общества) соответствуют этому теоретическому предсказанию. Что же можно сказать о полигамных обществах?

Оказывается, на этот вопрос много веков назад ответил замечательный исламский историк и философ Абу Зайд Абд ар-Рахман ибн Мухаммад ибн Хальдун аль-Хадрами, родившийся в Тунисе в 1332 году. Ибн Хальдун установил, что политическая динамика в его родном Магрибе (Северная Африка к западу от Египта), как и в остальном мусульманском мире, тяготеет к цикличности. После основания новой династии все идет «по накатанной» около четырех поколений, а затем происходит крах и утверждается новая династия. Потом цикл повторяется 52. Некоторые династии существуют три поколения, других хватает на пять, но в среднем длительность циклов Ибн Хальдуна составляет четыре поколения, или приблизительно сто лет. Этот срок куда короче европейских циклов, предсказанных нашей теорией. Но давайте посмотрим, свойственны ли циклы Ибн Хальдуна другим полигамным обществам – к примеру, кочевым скотоводческим общинам Центральной Евразии.

Хорошим образцом для сравнения будут монгольские завоеватели во главе с Чингисханом и его непосредственными преемниками. Огромная территория, покоренная монголами в первой половине тринадцатого столетия, охватывала в том числе четыре больших «культурных района», заселенных земледельцами. Если двигаться с востока на запад, это Китай, Трансоксания[15], Персия (включая Месопотамию) и Восточная Европа. С середины тринадцатого столетия каждой из этих четырех областей правила династия Чингизидов . Согласно нашей теории, эти четыре династии должны были подчиняться циклам Ибн Хальдуна и править около столетия. Так в действительности и произошло. Во всех четырех областях династии Чингизидов рухнули к середине четырнадцатого века 5354. Более строгий статистический анализ по базе данных CrisisDB подтверждает, что циклы взлетов и падений в обществах с полигамной элитой значительно короче, чем аналогичные циклы в моногамных обществах.

Заражение и динамическое побуждение

Ученые, изучающие сложные системы, должны прокладывать путь посредине между Сциллой чрезмерного усложнения и Харибдой избыточного упрощения. С одной стороны, история – это не просто цепочка последовательных событий; с другой же стороны, это не просто повторение математически выверенных циклов.

Наше обсуждение циклов Ибн Хальдуна показало, что временные масштабы, в которых общества проходят циклы подъема и спада, зависят от культурных характеристик, в частности от распространения полигамии в элите. Сравнение двух «дражайших врагов», Англии и Франции, выявило еще один осложняющий фактор – геополитическую среду, способную удлинять или сокращать циклы. Экспортируя нестабильность во Францию в ходе позднесредневекового кризиса, Англия смогла отсрочить начало собственного смутного времени. Вот почему структура нелинейной динамики и науки о сложности в целом столь полезна для понимания истории: она снабжает нас инструментами для изучения взаимодействия различных факторов, при котором возникает системная динамика. Относительно небольшой набор механизмов в состоянии обеспечить чрезвычайно сложную динамику. В том-то и суть науки о сложности: сложная динамика не обязательно должна обуславливаться сложными причинами.

Какие еще открытия дарит наука о сложности? Одной из полезных методик кажется динамическое побуждение. Если поместить несколько маятников рядом и заставить их раскачиваться случайным образом (не синхронно), то через некоторое время все они начнут раскачиваться в идеальной синхронизации 55. Голландский физик Христиан Гюйгенс, впервые наблюдавший это явление в 1665 году, употребил слова «диковинное сочувствие».

Побуждение помогает понять, почему волны нестабильности часто захлестывают многие общества одновременно. Возьмем всеобщий кризис семнадцатого столетия, охвативший всю Евразию.