перевезла их через Сену. Затем герцог Анжуйский прибыл в аббатство Святой Женевьевы. Настоятель его, отец Жозеф Фулон, также был участником заговора и укрыл у себя Бюсси, который все подготовил для безопасного бегства. После этого все отправились в Анжу, столицу Монсеньора.

Что же касается Маргариты, то она немедленно подняла наверх веревку, которая могла бы ее выдать в случае обыска. Марго приказала женщинам немедленно сжечь улику, однако канат был настолько длинен, что не смог сгореть достаточно быстро. Маргарита уже начала успокаиваться, как в ее дверь снова постучали. Это были лучники, увидевшие, как из трубы камина, расположенного в комнате королевы, вылетает пламя; они торопились потушить возможный пожар. Однако служанка убедила лучников, что ничего страшного не происходит; Ее Величество спит, а она, служанка, вместе с подругами успешно справятся со всем. Таким образом, сказала она, тревога совершенно напрасна.

Однако для Маргариты еще не все закончилось. Утром за ней пришел господин Лосс и пригласил пройти к королю. Королева Наваррская вошла в спальню Екатерины Медичи, которая лежала в постели, а рядом с ней сидел Генрих III. При одном взгляде на родственников Маргарита поняла, что они находятся в курсе событий. Она стойко выдержала гнев матери и царственного брата. Ее обвинили в пособничестве бегству Франсуа. Со свойственными ей цинизмом и апломбом Маргарита все отрицала, притом заметила, что так же обманута коварным герцогом Анжуйским, как и все остальные. Доказательств вины Маргариты ни у кого не было. Ее в конце концов отпустили, и она отправилась обратно в спальню, чтобы спокойно отдохнуть после всех треволнений.

Генрих III не захотел рассматривать бегство брата из Лувра как открытый разрыв. Он разрешил людям герцога Анжуйского спокойно покинуть Париж и позволил вывезти весь его багаж. После этого король еще долгих шесть лет как-то пытался считаться со своим взбалмошным братом, который всегда являлся препятствием на пути к миру в королевстве.

Что же касается места Монсеньора в Париже, то оно недолго пустовало: его занял герцог Гиз и окружающая его команда молодых людей, знатных дворян. Поэтому нет ничего удивительного в том, что очень скоро произошло столкновение между королевскими фаворитами и сторонниками дома Гизов.

Это была известная по многим историческим романам «дуэль фаворитов». До нее произошла ссора между Суврэ и Ля Валеттом, по слухам, из-за любви к дамам. Этот пролог к предстоящей драме случился 2 апреля. Первый явился в окружении людей из дома Гизов, а второй – в сопровождении сторонников короля. Встреча была отложена, однако трагедия в полном ее масштабе разыгралась 27 апреля, в воскресенье.

Два самых любимых королевских фаворита, Келюс и Можирон, а также Ливаро вызвали на дуэль Антраге, Риберака и Шомберга, представлявших Гизов. Брантом утверждает, что все произошло опять-таки «ради прекрасных дам», однако относительно этого существуют сомнения.

Молодые люди встретились в пятом часу утра около рынка лошадей, недалеко от Бастилии и ворот Сент-Антуан. Риберак и Шомберг являлись секундантами Антраге, а Можирон и Ливаро – секундантами Келюса. Бой был на редкость жестоким. Шомберг и Можирон были убиты на месте буквально через несколько минут; Риберак умер от полученных ран на следующий день; Ливаро получил удар шпагой в голову, пролежал в постели шесть недель и выздоровел. Один Антраге ушел с места сражения живым и невредимым, не получив ни единой царапины.

Келюс, инициатор дуэли, получил девятнадцать ран. О его преданности королю свидетельствует то, что каждый раз, принимая удар, фаворит восклицал: «Да здравствует король!» Келюса перенесли в дом Буази, что располагался поблизости от места сражения; там он боролся за жизнь тридцать три дня. Король навещал своего больного друга каждый день. Он пообещал врачам сто тысяч франков, если им удастся вылечить Келюса. Но Келюс умер, постоянно повторяя: «Мой король! Мой король!»; ни разу при этом он не вспомнил ни о Боге, ни о матери. Король поцеловал умершего, забрал прядь его волос и подвески, которые сам же ему подарил.

Генрих III был вне себя от горя. Он никогда не расставался с волосами своих погибших друзей. Гизы не преминули подвергнуть этот факт осмеянию, а за ними и все парижане издевались над Его Величеством и над этим странным культом. Однако они очень пристрастны. В то время сочинили не менее шестнадцати пьес, посвященных дуэли миньонов, и везде фаворитов короля награждали всеми мыслимыми и немыслимыми пороками, зато Антраге повсюду пели хвалы.

Между прочим, король не стал преследовать Антраге. Через два месяца люди герцога де Майена убили еще одного королевского фаворита, такого же храброго, как и Келюс, – Сен-Мегрена. Король похоронил друзей в великолепных мавзолеях и приказал поставить удивительной красоты мраморные скульптуры. В 1589 году сторонники Лиги разнесли на куски эти замечательные усыпальницы.

Король-интеллектуал

Генрих III любил собирать вокруг себя в Лувре поэтов и философов, эрудитов и ученых, показывая таким образом свою склонность к уединению и учебе, настолько характерную для всего его образа жизни.

Чтения и дискуссии дворцовой академии имели целью интеллектуально и нравственно развивать короля, чтобы лучше подготовить его для исполнения ежедневных обязанностей. Генрих III считал себя невеждой и стремился не только восполнить свой пробел в образовании, но и воплотить в реальность идеал Платона, даже зная, насколько велико расстояние между теорией и практикой.

Об основополагающих моментах философии королю рассказывал епископ де Шалон-сюр-Саон, Понтус де Тиар, а впоследствии – кардинал Дю Перрон. Этот человек идеально владел искусством спора, считался самым блестящим проповедником своего времени. Он знал и естественную, и божественную теологию. В течение полутора лет темами его постоянных бесед с королем были астрономия и космология. Также проводились чтения об искусстве красноречия, которое в то время рассматривалось учеными как раздел риторики и часть рациональной философии. Таким образом, дворцовая академия уделяла внимание всем разделам схоластической философии, не затрагивая разве что механику. Конечно, философское образование того времени было абстрактно, традиционно и умозрительно.

Хотя все действия Генриха III подвергались критике, Генрих Наваррский последовал опыту своего предшественника. Он никогда не любил литературу, но, став королем – Генрихом IV, счел своим долгом скопировать все, что происходило в Лувре при Генрихе III.

В дворцовую академию входили настоящие светила науки и литературы того времени: Пьер Ронсар, Ги дю Фор де Пибрак, Филипп Деспорт – любимейший поэт короля, Антуан де Баиф, Доррон – королевский учитель латыни, Понтус де Тиар, Жак Дави дю Перрон. Кроме этих людей, в работе академии в Лувре принимал участие Амади Ладен, поэт и переводчик «Илиады», а также знаменитые врачи Мирон и Кавриана. Весьма выдающейся