Лейнстер, верховья реки Боанн

осеннее Равноденствие года 1464 от падения Трои

Шел дождь. Звук его был сер, как были серы стены убогой избушки, как были серы запахи старых, плохо выделанных шкур. Как душа у Дэйвнэ.

— Мясо почти готово, мой Вождь, — сказал мужчина, тыкая ножом подвешенную над огнем тушку молочного еще лесного подсвинка.

— Я же просил: не называй меня Вождем, Фиакул. Нет больше рода Байшкнэ, нет и Вождя.

Мужчина взревел, обнажая крупные желтые зубы; с размаху ударил кулаком в стену, — избушка дрогнула.

— Ты, маленькое дерьмо! Клан жив, пока есть хотя бы один мужчина, пока есть кому поднять копье и сказать: «Я — Вождь!» Ты видел, как умирают настоящие люди? Все мои братья, все мои друзья — и твой отец среди них! — умерли, чтобы ты жил, чтобы жил клан Байшкнэ. И ты думаешь, я теперь позволю тебе пускать сопли, да еще буду поглаживать тебя по головке?

— Я видел… как умирают люди, — прошептал Дэйвнэ.

Фиакул вдруг расслабился, опустил, разжав кулаки, руки. Шагнул к Дэйвнэ.

— Тебе досталось, да, парень? — голос его нельзя было назвать ласковым, как не бывает ласковым рык медведя, но Дэйвнэ почувствовал в нем искреннее сочувствие и.… понимание.

Дэйвнэ промолчал.

— Знаешь, когда я был маленьким, — продолжил Фиакул, — твой отец однажды разбил мне нос. Я пришел домой и плакал, и жаловался маме, что мне больно. Тогда мама сказала мне: «Фиа, никогда не думай о себе, — от этого бывает горе, и тоска, и зло. Думай о других, Фиа, ибо от этого бывает любовь, и радость, и благо. Думай о других, Фиа, и тогда даже слезы твои будут светлы». Мама заговорила какую-то травку, чтобы приложить ее к носу и унять боль. Мне показалось тогда, что она чего-то ждет от меня, и я взял эту травку и убежал к Кумалу. Твой отец тоже плакал, — я выбил ему два молочных зуба. Я отдал ему эту травку, Дэйвнэ, потому что подумал о нем, подумал, что ему, наверное, еще больнее, чем мне. А он не взял ее, потому что подумал обо мне… Та травка так и осталась лежать на лавке, Дэйвнэ. А у меня появился друг, и никто никогда не был мне ближе и дороже, чем твой отец.

Мы с твоим отцом стали воинами, Дэйвнэ, — лучшими воинами клана, потому что никогда не думали о себе. Воин, мальчик, это не просто человек, который умеет драться… Я вынес твоего отца с брода славной драки, и я знал, что он умирает, — мы все тогда это знали. Наши братья кричали: пойдем к дому сынов Морны, отомстим за Вождя, умрем, как мужчины! Они думали о своем гневе. А я был тогда гневен дважды, ибо для меня Кумал был не только Вождем, но и другом. Но я тогда оставался воином и думал не о себе. Нет, сказал я, там, в Лейнстере, маленький сын Вождя, и ему нужна наша защита. И мы ушли, мальчик, ушли, не отомстив, чтобы защитить тебя и твою мать.

У дома МакБайшкнэ, на западной дороге, мы дали хороший последний бой сынам Морны, когда они пришли забрать твою жизнь. Мне достался тяжелый удар; я упал; я очнулся уже на закате — один среди трупов. МакМорна забрали своих убитых, а нас бросили гнить. Я похоронил их — похоронил весь клан…

Он отвернулся к очагу, снял с огня мясо, положил его на заменяющую стол колоду.

— Я жил, оставаясь воином, несколько лет, Дэйвнэ. А потом сломался. Моя мама научила меня думать о других, но не сказала мне, что делать, когда думать больше не о ком. Я жил поначалу, думая отыскать тебя, но когда понял, что это невозможно, мне стало все равно. Я отчаялся; я стал думать о том, как мне плохо, и потому озлобился; я стал убивать просто из ненависти. Я.… я перестал быть Воином.

…Он вдруг судорожно вздохнул — как всхлипнул — и упал на колени перед сидящим мальчиком, схватив его за руки.

— Я оступился, Дэйвнэ, я упал, мне никогда уже не стать тем, кем я был. Но ты — ты молод, и ты — не просто воин, ты — Вождь! Я вижу, что тебе больно, хотя и не знаю, что с тобой было. Но, Дэйвнэ, не повтори моей ошибки!

— Смотри! — он ударом ноги отбросил закрывающую выход шкуру. — Смотри, мой Вождь! Там — Ирландия, там — твоя земля, там — тысячи людей, которым нужна защита и помощь. Ты — Воин, о Дэйвнэ, так не думай о себе, думай о них! Там — МакМорна, которым я так и не смог отомстить за смерть твоего отца, — думай о них. Не о себе, Вождь, не о себе!

Дэйвнэ МакКул из клана МакБайшкнэ долго смотрел в накрывшую болота ночную тьму за дверным проемом, потом мягко освободил свои руки из больших рук Фиакула, поднялся на ноги.

— Я благодарю тебя, друг моего отца, — за то, что ты сделал для него, и за то, что сделал сейчас для меня, — лицо его стало абсолютно спокойным, и спокойствие это было страшным. — Я убью МакМорна.

5

Лейнстер, верховья реки Боанн

начало весны года 1465 от падения Трои

— Становится тепло, — сказал Фиакул, трогая рукой только что распустившиеся сережки вербы. — Время хорошо для дороги.

— Да, друг, — чуть улыбнулся Дэйвнэ.

— Ты заматерел за эту зиму, — тебя уже не назовешь мальчиком. И ты стал одним