Шрифт:
Закладка:
– Хорошо, – улыбаюсь я. – Было весело.
– Правда? Я рад. В последнее время у меня возникли сомнения в том, что я поступаю правильно, – между бровей отца проступает глубокая вертикальная морщина, лицо темнеет. А ведь ему сейчас наверняка нужны исключительно положительные эмоции. Не зря же врачи говорят, что нужный настрой – это уже полдела.
– Не беспокойся, – откашливаюсь. – Знаешь, я думаю…
– Что думаешь? Ну же… Смелей, мышка!
– Я думаю, что ты выбрал для меня хорошего человека.
– Ну-ка, ну-ка! Дай я на тебя посмотрю. А покраснела-то! Динар, ты никак влюбилась?
Отец просто фонтанирует радостью. И я отвожу глаза, чтобы он и дальше продолжал списывать все на мое девичье смущение. Лучше пусть так.
– Пап…
– Все-все. Замолкаю.
– Муса пригласил меня составить ему компанию на награждении.
– Отлично! Ему будет присвоено внеочередное звание. И наличие невесты здесь здорово сыграет на руку.
– Почему? – немного наивно интересуюсь я.
– Потому что в таких званиях холостяков не бывает.
– А как же… ты?
– Я вдовец. Это совсем другое. Никто не отнимет у меня право скорбеть.
Чуть поколебавшись, взволнованно замечаю:
– Пообещай, что ты не обидишься, если я что-то скажу.
– Ну, я же не девчонка – обижаться, – отец прячет удивление за смехом.
– Мне кажется, твой траур сильно затянулся.
Улыбка слетает с лица отца, будто ее и не было. И на мгновение на нем проступает та жесткость, которая позволила ему стать тем, кем он является.
– Тебе кажется, – замечает холодно и, крутанувшись на пятках, идет к двери. А я не хочу расставаться на такой ноте. И потому шагаю за отцом следом.
– Пап?
– М-м-м?
– Я тебя очень-очень люблю.
Останавливается. Поворачивается в полупрофиль…
– Что у тебя случилось, мышка?
– Ничего, – теряюсь. – Просто захотела сказать.
– Я тоже тебя очень люблю. Прости, если…
Извинения из уст отца кажутся такими дикими, что я даже не могу их дослушать!
– Да ты что, пап?! Не выдумывай. Тебе не за что извиняться.
– Ты расстроилась. Значит, или я… Или Гатоев как-то тебя обидел.
– Нет!
– Нет? Только скажи, мышка. Я ему за тебя…
– Пап! Все у нас хорошо. Говорю же, ну? Макароны ели, – добавляю беспомощно. И этим почему-то очень папу смешу. Ну да… Дурацкое замечание. Макароны…
Отец подзывает меня жестом, обхватывает затылок ладонью и, прижав к себе, как в детстве чмокает в макушку.
– Я еще платье купила. И фату! – тараторю, чтобы не расплакаться от волнения и охватившей меня нежности. Может, спросить, как он? Или признаться, что я обо всем узнала? Но ведь папа не зря держит свою болезнь в секрете. Значит, у него на этот счет есть какие-то свои соображения. Могу ли я их нарушить? А смысл? Чтобы он еще и обо мне волновался? Нет-нет, не надо. Другое дело, если бы я могла ему чем-то помочь. Он ведь хотел, чтобы я пошла в медицинский. Но я не пошла, теперь-то что? Отец лечится, и, зная его, я уверена, что он делает все возможное. Чем тут могу помочь я? Только молиться. Каждый день просить у Аллаха милости.
– Покажешь?
– Давай завтра? Ты, наверное, голодный.
– Я в городе поел. Но ты права. Эта красота наверняка будет лучше смотреться при свете дня.
Мы прощаемся. А наутро отец уезжает так рано, что я ничего не успеваю ему показать. Ко всем прочим страхам, наполняющим мою душу, добавляется страх, что он никогда меня не увидит невестой. Как мама и братья. Этот страх меня преследует по пятам. Существует только один способ держать его под контролем. Кое-как закрыв сессию, я возобновляю тренировки. Ну, в смысле… К тренеру мне, конечно, не вернуться, зато я могу тренироваться в домашнем спортзале. Иногда мне даже удается упросить встать со мной в спарринг кого-нибудь из охраны, но чаще, конечно, я занимаюсь сама, трансформируя душевную боль в агрессию. Учитывая полное отсутствие аппетита, кажется, что только на этой злости я и держусь.
Из дома практически не выхожу. А потому, когда в одну из своих редких вылазок в город я натыкаюсь на Гатоева с любовницей, воспринимаю это как насмешку судьбы. Ну разве не смешно, встретиться с ними вот так, словно в дешёвом водевиле, когда наобум зашел перекусить в первый попавшийся ресторан?
– Добрый день. Вы заказывали столик? – сквозь шум в ушах до меня долетает приятный голос хостес.
– Нет, извините, я, кажется, не туда попала.
Иду в оцепенении к выходу. Сажусь в машину. Водитель, не скрывая удивления, оборачивается.
– Не было свободного столика?
– Нет, я просто передумала есть. Давай чуть отъедем…
Рустам послушно трогается. Но не успеваем мы проехать и пятидесяти метров, как я велю ему остановиться. А дальше мной будто что-то сверху движет. Я достаю из сумочки телефон и, еще не отдавая себе отчета, что делаю и зачем, быстро строчу:
«У меня проблема. Срочно нужно встретиться. Ты не мог бы приехать прямо сейчас?»
«Конкретнее. Я занят».
«Не по телефону. Жду».
И все. Просто отрубаю телефон. Пусть он мою просьбу понимает как хочет! Тут главное другое. Что… Точнее, кто для него окажется важней. И плевать мне, если это – дешевая манипуляция. Я не хочу давать оценку своим поступкам! Я так растеряна… Мне так плохо! И пусть я не могу повлиять на папину болезнь, не могу велеть ей не забирать его жизнь, кто мне запретит побороться за свою?!
Оборачиваюсь. Прижимаюсь носом к стеклу, затаив дыхание, наблюдая за тем, как дверь, ведущая в ресторан, открывается. И Гатоев выходит. Меня охватывает чувство глубинного удовлетворения. Облегчение прокатывается по телу дрожью. В кровь выбрасывается дофамин. Он бросил ее! Он выбрал меня… Аллах, какая я жалкая… Мне кажется, я его ненавижу за то, что он заставляет меня чувствовать себя так. Я в самом деле его ненавижу!
– Домой, – шепчу я водителю.
– Вы же хотели поесть?
– Я передумала!
Домой… А что там? Ведь Муса наверняка спросит, что случилось. С чего вдруг я стала чего-то требовать? И я не знаю, что ему сказать, хотя я думаю об этом всю дорогу! В конечном счете делаю то, что дела все дни до этого – переодеваюсь и иду в
