С этими словами он, словно цирковой фокусник, вытащил из кармана яркий шелковый платок. На мгновение он расправил его, и Леокадия Михайловна увидела странный, тревожный узор — языки багрового пламени, а среди них — танцующую обнаженную женщину.

Женщина эта была отвратительна.

У нее были темно-синяя, землистая кожа, четыре руки и ярко-красный высунутый язык. Шею ее обвивало ожерелье из человеческих черепов. На талии был пояс из отрубленных рук. По подбородку и груди этой страшной женщины стекала кровь, как будто она только что завершила кровавую трапезу.

Но незнакомец уже сложил платок вдвое… вчетверо… он взмахнул им — и тот живой змеей обвился вокруг шеи несчастной женщины, стянул ее…

Мужчина схватил за концы платка и резко потянул их в разные стороны.

Платок стягивал шею все туже и туже…

Леокадия Михайловна хотела закричать, позвать на помощь — но не могла издать ни звука, она только бессильно хрипела, глаза ее вылезали из орбит.

Она все еще видела взгляд своего убийцы.

Багровые отсветы в его глазах разгорелись живым яростным пламенем, он жадно смотрел на умирающую женщину, как будто впитывая в себя остатки ее жизни.

А потом все померкло и наступила великая тьма.

Мужчина еще несколько минут смотрел на мертвую женщину, словно не мог оторваться от этого зрелища, словно хотел запомнить его навсегда. Затем он открыл дверцу машины, обошел ее и бережно поднял мертвое тело.

Оглядевшись по сторонам, он направился к заброшенному заводскому корпусу, вошел внутрь через пролом в стене и оказался в большом пустом помещении бывшего цеха.

Посреди этого помещения с потолка свисал заржавленный крюк на цепи. Мужчина положил мертвую женщину на пол, связал ее запястья и, подняв ее легко, как пушинку, зацепил за крюк.

Теперь женщина стояла посреди цеха с поднятыми над головой руками, с мертвым опустошенным лицом и широко открытыми, пустыми глазами.

Отступив на шаг, он полюбовался делом своих рук.

Затем набросил на лицо мертвой женщины яркий платок.

Платок с обнаженной женщиной, свирепой женщиной, танцующей среди языков пламени.

Теперь все было так, как надо.

Он резко развернулся и вышел на улицу.

18 апреля 1864 года

Вот уже десятый день мы идем из Джайпура в столицу раджи Вашьяруни. Отец везет ко двору раджи большую партию итальянских тканей и английской обуви, надеясь выгодно продать их и купить хороший груз пряностей и необработанных драгоценных камней, которыми славятся владения раджи.

Нас сопровождают еще два английских торговца и немецкий инженер герр Мюллер, приглашенный раджой для обустройства в его дворце современных европейских удобств.

Хотя все в Джайпуре говорили, что эта дорога вполне безопасна, мы наняли небольшой отряд местных солдат, сипаев, под командой отставного английского офицера капитана Литтела. Береженого, как говорится, бог бережет. Кроме того, я слышал от местных старожилов, что весной путешествия в этих краях бывают более опасны, чем в другое время года, поскольку именно весной проводят свои варварские ритуалы тхуги, приверженцы кровавой богини Кали. Впрочем, знающие люди говорят, что британские войска под командованием полковника Уильяма Генри Слимана уже пятнадцать лет тому назад истребили последних тхугов и разрушили их разбойничье гнездо в горах неподалеку от Мехрангара, так что путешествия по здешним дорогам стали ничуть не опаснее, чем по проселкам Йоркшира.

Отец уверен, что это путешествие принесет ему хорошие барыши. Я же ничуть не сомневался, что узнаю много нового и интересного о природе этой сказочной страны — Индии и эти знания очень помогут мне в учебе и научной работе.

И я не ошибся: уже на второй день пути мне попалось удивительно красивое растение, предположительно из рода орхидей, которого я не нашел ни в одном каталоге здешней флоры. Я сохранил это растение по всем правилам ботанической науки и надеюсь по возвращении в Лондон продемонстрировать его коллегам из Королевского географического общества.

На пятый день пути я заметил удивительно красивую бабочку незнакомой расцветки, однако не сумел поймать ее, поэтому не могу успешно классифицировать.

Также на пятый день пути мы убедились, что путешествие по Индии все же не так безопасно, как по Йоркширу. Один из наших носильщиков немного отстал от каравана, и тут же мы услышали в джунглях позади нашего пути душераздирающий вопль и хруст костей. Вооруженный сипай бросился на эти звуки, но тут же вернулся, испуганный, и сказал, что беднягу носильщика растерзал тигр и ему уже ничем не поможешь.

А вчера наш караван неожиданно увеличился.

На перекрестке дорог мы встретили группу пестро одетых туземцев, которые громко пели и пританцовывали. Их предводитель вышел вперед, низко поклонился командиру нашей охраны и сказал, что они — бедные танцоры из касты домми, чья работа — пение и танцы. Они тоже направляются ко двору раджи Вашьяруни, надеясь найти там пропитание и кров, и почтительно просят соизволения присоединиться к нашему каравану, чтобы безопасно преодолеть оставшуюся часть пути.

— Почему бы и нет? — ответил капитан Литтел. — Чем больше нас будет — тем безопаснее станет путешествие! Кроме того, дорога сквозь джунгли скучна и однообразна, а наши новые спутники развлекут нас своими танцами!

И правда, в тот же вечер бродячие танцоры показали нам целое представление.

Сперва старые музыканты исполнили дикую, варварскую, но не лишенную определенного очарования мелодию на ситарах и ридангах (это струнные инструменты, отдаленно напоминающие лютню).

Затем более молодые музыканты стали отбивать ритм на таблах и мридангах (это род туземных барабанов), а молодые девушки принялись танцевать.

Танец этот поначалу был плавным и не лишенным изящества. Я пожалел даже, что не взял с собою новейший фотографический аппарат, чтобы запечатлеть этот удивительный азиатский балет. Впрочем, этот аппарат очень громоздок и тяжел, а у нас и так слишком много поклажи.

Однако постепенно ритм барабанов ускорялся, танцовщицы распалялись, движения их становились разнузданными и дикими. Я понял, что варварство по-прежнему в крови у здешних обитателей. Однако, чтобы показать широту своих взглядов и интерес к туземной культуре, я вознаградил танцовщиц аплодисментами, а одной из них, самой юной и привлекательной, подарил золотой соверен.

Тут один из носильщиков отозвал меня в сторону, делая какие-то знаки. Лицо его было испуганным.

— Молодой сахиб! — говорил он, когда я следом за ним отошел к кустам. — Не надо верить эти люди! Не надо брать их с собой!