огромное расстояние почувствовал отвращение к Православию. Потом пришло последнее письмо, в котором Наташа сообщала, что уезжает с бойфрендом в глубинку, где нет интернета. Я понял – наша переписка закончилась навсегда. Осуждаю ли я тебя? Упаси Бог. Жалко только, что не встретились, не потолковали по душам…Что проку жить в длину, снега на снеги множить.Не веруя, тревожить озябшую страну.Что проку плыть года, забыв ключи от чуда:Не ведая куда, неведомо откуда.И если есть броня – пускай вам всем счастится.А мне пора молиться: живите без меня.Григорий Поженян

Клеймо дезертирово

А у меня все не шло, все не клеилось с этим ненавистным интернетом; а нужно было срочно отправить огромные материалы «с прицепом», но я все попадал не на те клавиши, внося еще большую неразбериху на дисплее и разжигая фитиль гнева внутри. Ну все, сорвались тормоза, голос перерос в рык, и темнота уже застит глаза, и сносно сработанная на Тайване клавиатура без потерь переживает удар русским кулаком.

Компьютер

Не знали ни Эразм, ни Лютер,Ни Лев Толстой на склоне днейВсего, что знает наш компьютер.Поскольку он их всех умней…Но даже он нам дать не можетТого… Чего в него НЕ ВЛОЖИТРука лукавого творца.Новелла Матвеева

А ты молча сидишь напротив компьютера, силясь не поддаться порыву встать и уйти, ибо температура гнева резко скакнет тогда вверх и может зашкалить, и уж тогда будет куда труднее. Только русские жены способны от приготовления винегрета мгновенно перейти на передачу сообщений профессиональному интернет-агенству, когда доведенный до белого каления муж способен лишь тыкать дрожащими пальцами в ползущие строки. Муж не умеет делать винегрет, он, кажется, вообще не умеет делать ничего полезного, кроме многочасового просиживания у электронного ящика. Так уж кто, как не он, должен владеть его электронными премудростями? Но многоопытная жена с непостижимой женской интуицией решает мужнюю проблему и под затихающее ворчание благоверного возвращается на кухню к недорезанным овощам.

Минут через тридцать любимый находит в себе силы, чтобы ненароком коснуться твоей руки. Значит, ему стыдно, радуется жена, и привычно забывает обиду. И потом ей не раз придется опять что-то исправлять, успокаивать, мирно разрешать его трудовые конфликты, звонить тем, кому он позвонить духу не наберется, править его книги, болеть его болезнями, радоваться удачам – и снова возвращаться на кухню, чтобы приготовить его любимый «невкусный» винегрет…

А однажды, внезапно, без повода, когда ничего не предвещало хорошего, муж сделает тебе сногсшибательный подарок, о котором ты не могла и мечтать; мужчины тоже по-своему умеют любить…

Нежность

Тебя обижу словом ярым,как будто с жизнью не в ладах.И ты стоишь в халате старом,посуду держишь на руках.Затем на кухню все уносишьи там у столика стоишь…Войдешь опять,о чем-то спросишьи долго-долго говоришь.И ничего во мне нет злогоот этих рук,от этих слов.Себя на дне я вижу сноватвоих расширенных зрачков.Александр Шевелев † 1993

Рядом со мной в храме стояла девчушка с огромными васильковыми глазами. Вернее, она удобно устроилась на маминых ручках и с удовольствием разглядывала окружающее. Судя по двум прорезавшимся зубкам снизу, ей было месяцев шесть-семь, не больше, но белокурые волосики уже не случайно переходили в симпатичные кудряшки, обрамляя кукольное лицо. Моя седая бородка вдруг привлекла ее переменчивое внимание, и она протянула ко мне пальчик. Да это не пальчик, это настоящее произведение искусства, с таким изяществом изваянное из крохотного кусочка плоти! Поймав мой взгляд, девчушка стала поднятым мизинчиком показывать куда-то вверх, в высоту купола. Я поднял глаза: с пением Херувимской в свободном пространстве храма против часовой стрелки стройными кругами летели ангелы. Их белоснежные распростертые крылья с красной оторочкой наклонялись в полете, снеговидная одежда развевалась от движения, а перепоясаны они были красными с золотом поясами с коротким мечом в ножнах. На ногах аккуратные невысокие сапожки. Их лица были совсем не похожи на те детские ангельские безтелесные головки с крылышками, это были очень красивые белокурые юноши 16–18 лет. Ангелов в кругах становилось все больше, они появлялись из отверстого купола, и плавный полет напоминал медленную волнистую линию. Сверху, волнуясь крыльями, спускался в центр круга белоснежный голубок, а вслед за ним еще и еще… Купола не было; вместо него в солнечном свете нежно голубело огромное небо. А выше солнца наблюдал за молящимися любящий Отец-Спаситель…

Девчушка пыталась обратить мамино внимание на чудо вверху, но мама привычно пересадила чадо с уставшей руки на другую. Люди привычно творили крестное знамение, дьякон махал кадилом, затворялись Царские Врата. Небо над куполом стало претворяться в знакомые стены, голубизна перешла в побелку, и только два человека, старик и девочка, завороженно глядели туда, вверх, откуда прилетели и где растворились ангелы.

Я наконец решился и тихо дотронулся до ее крохотного неощутимого мизинчика. Девочка понимающе улыбнулась и отвернулась к маме, по которой уже успела соскучиться…

За строем строй,За клиром клир —Летят ониВ подлунный мир.Они летят,И шелест крылНемую дальЗаворожил.С полей небес —Как с выси гор —Спустился внизИх звонкий хор.Небесный гимнОни поют,Завет небесЗемле несут;Поют о том,Что в мир тревогПришел Христос —Младенец-Бог,Что с Ним сошлиЛюбовь и мирВ обитель слез,В мятежный мир.Аполлон Коринфский † 1937* * *

Когда я был помоложе, я очень любил читать «Комсомолку». Судя по знакомому названию в руках пассажиров, она и посейчас пользуется спросом, только вот тематика повернулась от решения задач грядущего прямо на полуобнаженных девиц крупным планом.

Лет тридцать назад прочитал я статью, которая потрясла меня. Тогда еще не грянула «перестройка» и героев называли героями, а предателей – соответственно – предателями.

С одним человеком приключилась история, как он сам себя заживо похоронил. Это даже не история, а добровольный острог какой-то. В 41-м взяли парня в армию, по всему, война на носу. А он испугался и ночью тишком вернулся к мамке в хату, с которой и жил до призыва бобылем. Вырыли они вдвоем подпол не подпол, а что-то наподобие узкого лаза под избой, вместо окошка – щелочка узкая, ведро для нужды, сена натаскали, но огня ни-ни!

Так он день-деньской и проводил в яме – то поспит, то глядит в щелочку, что мелькнет нового. Но оттуда одни коровьи хвосты видны – утром ранним и рога вечером. Лишь ночью глубокой вылезал дезертир ведро слить да воздухом продышаться; чуть шорох – он вмиг в конуру. Вот и вся его жизнь.

Прошло двадцать лет, мамка вся прибаливать стала и за сыночком ухаживать уже невмочь. Думали-думали, горевали-плакали, а счет платежом красен.

Ранним утром надел солдатик истрепанную шинельку, вылез из ямы и пошел сдаваться. Идет, волоча ноги, по деревне, никого сам не узнает, и люди признать не могут, что за человек бредет с седой бородой да взглядом потухшим, в