Шрифт:
Закладка:
Ольга кивнула.
— Я вам деньги привезла, недели на две хватит.
— А у нас еще осталось, — похвалилась тетка Тамара. — Мы с Антошей экономные.
Ольга знала, из чего складывается такая экономия. Тамара предпочитала кормить Антошку чем подешевле. Сварит дешевых макарон, зальет молоком — и ладно. А суп из тех же макарон и бульонного кубика. Но выбирать не приходится, хорошо, хоть так за Антошкой следит…
— О! Ты дома? — неожиданно раздался громкий голос Ксении. — А я иду, смотрю: дверь нараспашку. Аж сердце оборвалось. Думала, воры…
— А о том, что я могу приехать, ты не подумала? — повернулась к ней Ольга.
Но Ксения на удивление миролюбиво была настроена. Она пропустила Ольгину реплику мимо ушей, тяжело поставила в угол полмешка картошки и подсела к столу.
— Вот, в Брюховецкой взяла по дешевке. Уже копают. Американка, вся одна к одной, — сказала она. — Чайник поставь. Сил нет встать уже, ноги гудят.
— Я, между прочим, тоже из рейса, — по привычке огрызнулась Ольга. Но что-то в материном поведении было странным, и она, поставив чайник, тронула ее за руку. — Случилось что?
— Да как сказать… — задумчиво протянула Ксения. — С женщиной одной поговорила… Пассажирка мне попалась, из бывших. Такая чопорная старушка, букольки уложены, воротничок белый. Она меня несколько раз подзывала, то одно спросит, то другое… А потом вдруг посмотрела так и тихо-тихо позвала: Эмма…
— Почему Эмма? — встряла тетка Тамара.
— Не знаю. Ты слушай. Я тоже говорю: я не Эмма а Ксения, вы обознались. Думаю, заговаривается старушка. А она мне: нет, ты на самом деле Эмма. Тебя так мать с отцом назвали. А другое имя и фамилию в детдоме тебе дали. Я с матерью твоей дружила, ты, говорит, с ней одно лицо. Ты Эмма Першина, твоих родителей в сорок восьмом арестовали, тебе и года не было…
— Ой, вот врет-то! — всплеснула руками тетка Тамара. — Я же мать твою, Ксенька, отлично помню. Варя она, Коренева, в столовой у нас работала. А отец твой машинистом был. Жаль, померли рано, царствие им небесное…
— Погоди, — оборвала ее Ксения. — Я ж не тронулась умом, чтоб отца с матерью забыть. Вот только взяли они меня из детдома. И я даже помню, как забирали, как воспитательница мне вещи в чемоданчик складывала и говорила, что теперь у меня будет другая фамилия…
Тамара ахнула и прикрыла ладошкой рот.
— Выходит, правда?
— Выходит, — вздохнула Ксения.
Ольга обалдела от изумления. Она ни разу не слыхала от матери, что та была в детдоме. А Ксения, видно, и сама не хотела бередить смутные воспоминания. Она их и воспоминаниями считать не хотела — так, обрывочные картинки, запахи, ощущения которые не то приснились, не то в кино увидела…
— Вот я и думаю: раз меня на удочерение отдали, значит, их в живых уже не было… А где сгинули? Расстреляли их или в лагере? А каково им было, когда ребеночка крохотного от них отнимали? Да если б у меня Ольку так забрать хотели, я б всем глаза выцарапала…
— Ой! Брось! — отмахнулась Ольга. — Ты меня в интернат сдала и рада была до смерти, что жить тебе не мешаю.
— Не жить, а работать! — вскинулась Ксения. — Ты своего вон тоже туда же спровадила. Чем меня пилить, себя попрекай. Не мать, а кукушка!
— Ну, если он даже бабке родной не нужен, куда ж его?! Ничего, чуть-чуть нам потерпеть осталось, да Корешок? Куплю квартиру, заберу из интерната, ни в чем отказа знать не будет! — запальчиво заявила Ольга.
— Стерва ты, Олька, — устало сказала Ксения. — А я тебе разве в чем отказывала? Платья какие тебе с Москвы привозила, шубу кроличью, костюмчик шерстяной, помнишь? Как заберу тебя на каникулы гляну: платьишко застиранное, так сердце прям и сожмется… Я тебя в охапку — и в магазин Покупаю тебе все подряд, прям, как дура, покупаю.
— Ой, слышала уже! — раздраженно отмахнулась Ольга. — Что ты все вещами меня попрекаешь» Не помню я твоих костюмчиков. Не помню' Зато вот тетка Тамара свидетель, как я к тебе во втором классе сбежала. А ты меня мокрой веревкой отхлестала и назад в интернат отвезла. Вот это я помню!
— А что мне делать было? Увольняться? А на какие шиши тебя кормить? — Ксения махнула рукой, и на глазах у нее выступили слезы. Она всхлипнула — Я и так, как мимо интерната проезжала, так шею тяну, смотрю, думаю: как там моя доченька одна… как там моя кровиночка?…
Ольга скривилась, как от зубной боли.
— И ведь кто послушает, поверить может, — буркнула она. — В тебе, мать, великая актриса умерла.
— Ой, ну перестаньте вы, — встряла тетка Тамара. — Ты лучше дальше расскажи, Ксень. Значит, ты Эмма Першина… И что?
— И все, — пожала плечами Ксения. — Бабулька эта сказала, что жили мы в Ростове-на-Дону. Надо будет съездить туда, сделать запрос в архиве. Может, дело их сохранилось, а может, и фотографии какие есть… Да и узнать хоть, где похоронены…
— И когда поедешь? — спросила Тамара.
— Завтра, — огорошила ее Ксения. — Я уже из бригады списалась, отгулы взяла. Думаю, за пару недель управлюсь.
— Отгулы? — оторопела Ольга. — Значит, чтоб с внуком посидеть, ты и деньком не пожертвуешь?! А какая-то бабка тебе небылицы наплела, ты тут же срываешься? Ну и кто ты после этого?!
— Поражаюсь я тебе, Ольга! — сурово сказала Ксения. — Это же родители мои, твои дед с бабкой Вот он, — кивнула она на Корешка, — правнук их. Надо ведь уважение оказать, последнюю заботу проявить.
— Ой, да ты у нас, оказывается, за крепкую семью! — обиженно фыркнула Ольга. — Им от твоей заботы уже не жарко и не холодно! О живых надо думать, мать! О живых!
Глава 8
Семейные тайны и возникновение из небытия неведомых бабки и деда Першиных Ольгу совершенно не трогали. Что было до нее, что будет после — без разницы. Волновало только настоящее да обозримое будущее.
А уж когда Никита обнимал ее на узенькой покачивающейся полке, то она забывала даже, кто она сама…
— До встречи, сладкая, — поцеловал он ее на прощание, когда доехали до Минеральных Вод. — Скучать будешь?
— Очень, — серьезно ответила Ольга.
Длинноносый Георгий придирчиво пересчитал в Москве привезенную Ольгой икру и вручил ей деньги — все сплошь новенькие хрустящие пятисотки. Никита оказался прав: раз на раз не приходится, и за этот рейс Ольга сумела продать только одну банку.
— В расчете, — сказал Георгий. — В следующий раз вместо меня к вам другой человек