Шрифт:
Закладка:
— Он умер, — сказал Рой.
Джули нажала на секундомер:
— Две минуты и двадцать восемь секунд.
— Это мой! — возрадовался какой-то мужчина, размахивая билетом. — Мой! Вот он!
— Подойдите сюда, — сказал Рой. — Мы только сверим номера и затем вы сможете забрать свою прибыль.
Он повернулся к своему тощему помощнику.
— Элмер?
Элмер опустился на колени между Гарри и трупом. Он снял окову с мертвеца. Прежде чем Гарри успел отреагировать, железный зажим был застёгнут на его правой лодыжке. Элмер запер замок на ключ.
Эй! — запротестовал Гарри. — Сними их! Я выиграл! Вы должны меня отпустить!
— Извини, но я не могу, — сказал Рой, улыбаясь ему. — Теперь ты — Чемпион.
Перевод: Д. Епифанов
Вторжение мертвецов
Richard Laymon. «Stiff Intruders», 1980
— Что ты здесь делаешь? — спросил Чарли у трупа женщины.
Женщина не ответила. Она расположилась в садовом кресле Чарли, в том самом кресле, в которое собирался сесть он сам, в кресле, в котором он по утрам пил свои первые две чашки кофе. Эту часть дня он любил больше всего: так тихо, воздух всё ещё сохраняет ночную свежесть и прохладу, а солнце мягко пригревает. Но сейчас!..
— Эй! — окликнул он.
Она не пошевелилась. Просто сидела, скрестив ноги и сложив руки на коленях. Чарли отхлебнул кофе и обошёл её. На ней было блестящее голубое вечернее платье. «Какая неподходящая одежда», — подумал Чарли. Летнее платьице или купальник были бы тем, что надо, а строгое, официальное платье с открытыми плечами выглядело нелепо, даже претенциозно. Совсем не то, что нужно.
Чарли зашёл на кухню налить кофе и, вернувшись, застал её на том самом месте. Несправедливость ситуации накрыла его волной. Он решил столкнуть её с кресла — пусть сама о себе как-нибудь позаботится.
Именно это он и сделал. Женщина плюхнулась и растянулась на газоне, и Чарли занял её место.
Несколько мгновений спустя он вздохнул в отчаянии. Он просто не мог пить кофе перед ней.
Выливая кофе на траву, он поднялся на ноги и устремился в дом. Он захотел вломиться в дверь спальни Лу, но это могло его разозлить, так что Чарли тихонько постучал.
— Не шуми! — закричал Лу.
— Можно войти?
— Если хочешь.
Чарли открыл дверь и вошёл в комнату, пропитанную застоявшимся дымом. Лу лежал в кровати. Натянув одеяло до самого верха, так что виднелось лишь его лицо. Его пухлое лицо, приплюснутый нос и выпученные глаза всегда напоминали Чарли о мопсе по имени Снэппи, который у него когда-то был. Снэппи, который кусал всех, до кого мог добраться и тот имел характер помягче, чем у Лу. Особенно поутру.
— Вставай, Лу. Я хочу тебе кое-что показать.
— Что?
— Вставай, вставай!
Лу вздохнул и сел.
— Надеюсь, мне это понравится.
— Нет, это тебе вряд ли понравится, но тебе стоит это увидеть.
Лу слез с кровати, надел халат и тапочки и пошёл за Чарли во двор.
— Смотри, — сказал Чарли.
— Кто это? — спросил Лу.
— Откуда я знаю?
— Ты же нашёл её.
— То, что эта дама сидела в моём кресле, ещё не значит, что я с ней знаком.
— И что она делала в твоём кресле?
— Ничего особенного.
— Как она оказалась на траве?
— Она сидела на моём месте, Лу.
— И ты её скинул.
— Ну да.
— Как невоспитанно, Чарли. — Лу опустился на колени. — Неплохо одета, правда?
— Ну уж точно получше, чем ты оставлял своих, — сказал Чарли.
— Не буду обращать внимания на то, что ты сказал. — Он наклонил голову женщины назад и коснулся синяка на шее. — Нейлоновый чулок, — сказал он. — А может — шарф. Совсем не в моём стиле.
— Я тебя ни в чём не обвинял, — возразил Чарли.
— Не обвинял. Спасибо. Ты, должно быть, удивляешься.
Чарли пожал плечами.
— Ты же читал мою книгу?
— Конечно.
На самом деле, Чарли её не читал. Он вообще не читал ни единой книги после «Сайласа Марнера» в школе. Но Лу гордился «Души до последнего вздоха: Правдивой историей Риверсайдского душителя, рассказанной им самим». И, бесспорно, имел право гордиться. Книга, написанная им за последние два года в тюрьме, стала бестселлером в твёрдой обложке. Права на издание в мягкой обложке принесли 800 000 долларов, а Эд Ленц подписал контракт на исполнение роли Лу в фильме студии «Юниверсал».
— Во-первых, — сказал Лу, — они должны были быть блондинками. Во-вторых, я забирал их одежду и наряжал в неё дома манекенов. В третьих, я не пользовался шарфом, я пользовался пальцами. Поэтому меня и называли Пальцами.
— Конечно же, я всё это знаю.
— В-четвёртых, я не разбрасывал их по чужим дворам. Это невоспитанно. Я оставлял их на дорогах. — Он ткнул тело ногой. — Совсем не в моём стиле.
— Но полиция?..
— Вот именно. Надо от неё избавиться.
— И что мы будем с ней делать? — спросил Чарли.
Лу вытянул из кармана халата сигару, снял обёртку и бросил её на траву, сунул сигару в рот и зажёг.
— Что мы будем с ней делать, — сказал он. — В банк положим.
Тело спрятали в багажнике «доджа» Чарли до темноты. Вечером они вышли покататься. Чарли, бывший автоугонщик, который увёл немало машин и лишь раз прокололся, украл «форд-мустанг» со стоянки у многоэтажки в Студио-Сити. Лу ехал за ним на «додже». На тёмной, извилистой дороге на Голливудских холмах Чарли взломал замок багажника «мустанга». Женщину переложили в этот багажник и оставили «мустанг» у филиала Банка сбережений и займов в Санта-Монике.
— Неприятная это работёнка, — пожаловался Чарли после.
— А мне понравилось, — сказал Лу.
Два дня спустя, читая утреннюю газету, Лу объявил:
— Они нашли наше тело.
— А?
— Вот что пишут: «Танцовщица найдена убитой. Тело двадцатидвухлетней балетной танцовщицы Марианны Тамли было найдено вечером в субботу. Очевидно, она стала жертвой удушения. Мисс Тамли, которая была ученицей лос-анджелесской балерины Мэг Фонтаны, исчезла вечером, после исполнения её труппой „Лебединого озера“. Её тело было обнаружено в багажнике автомобиля, брошенного в Санта-Монике, согласно официальным сообщениям полиции». — Лу забормотал под нос, не найдя больше ничего интересного.
— Ты же не думаешь, что нас привлекут за это?
— Ни за что.
Несколько дней Чарли пил свой утренний кофе во дворе, наслаждаясь свежим воздухом, лучами солнца и спокойствием одиночества. В субботу, однако, он наткнулся на тело худощавой брюнетки, занявшей его кресло.
Он посмотрел на неё. Она посмотрела в ответ.
— Да что это такое! — сказал он. — Ты не можешь испортить
