А Ахмедову важно отдать «проблемную» дочь замуж #поканепоздно, ну и породниться с потомком уважаемых людей тоже очень хочется. Подозреваю, что всей подноготной он не знает. У Алихана слабенькая служба безопасности. Да и не станет он копать так глубоко, до седьмого колена, как люблю делать я.

Чутьё подсказывает, если я отнесу эту инфу Алихану, ничего не изменится. Иру он отдаёт Асаду не за бабки. Точнее, не только за них. Об этом кричит количество народа, который между собой и не общается толком. Они разбиты на кучки: дальние родственники, очень дальние родственники, бизнес-партнёры, просто какие-то люди.

Громкое торжество, чтобы моя ведьмочка не посмела взбрыкнуть. Знает папа характер дочери. Не стал рисковать.

Риск — это по моей части, поэтому я здесь, прямо в её спальне. Как говорится, запрещёночка подъехала. Соскучился страшно. Такая острая нехватка конкретного человека рядом с непривычки немного вышибает из равновесия, и я пару раз чуть не накосячил в работе, но об этом никто никогда не узнает, потому что в данном случае важен итог.

— Не надо тебе это, — подушечкой большого пальца стираю блеск с её губ. — Вот так гораздо лучше. Невозможно красивая девочка. Готова?

— К чему? — её щёки соревнуются в яркости цвета с приторно-розовым платьем.

— Целовать меня, конечно. Что за дурацкие вопросы? Я тебе что про поцелуи говорил?

Она вспыхивает вся! Сгорит сейчас, маленькая. А губы улыбаются, и я тут же целую верхнюю, потом нижнюю. Ира смеётся, касается тёплой ладошкой моей щеки.

— Колючий, — морщит нос.

— Терпи, бриться было некогда, — целую в кончик носа и, заканчивая игры, по-взрослому впиваюсь в губы, расталкивая их языком и показывая, как именно я соскучился.

Всё моё тело напрягается, изнывая от желания стянуть с неё этот розовый «абажур» для бабушкиной люстры. Пошлятина должна быть приятной. И мои поцелуи уходят на шею. Веду губами по изгибу, осторожно прикусывая зубами очень нежную кожу. За ушко, касаюсь кончиком языка мочки. Ира подбирается вся, покрывается мурашками и сбивается в дыхании, пытаясь сделать глубокий вдох.

Провожу носом там, где только что целовал. Вдыхаю её в себя. Мне кажется, я сейчас ментально кончу от удовольствия. Да и физика не отстаёт. Взвинтило так, что аж яйца сводит.

Скрипнув зубами, втягиваю воздух через них, чтобы тормознуть себя и не наделать с девочкой самых приятных во вселенной глупостей. Рано ей ещё. Ира только привыкает к моим прикосновениям.

Праздник у её семьи продолжается, а мы сейчас устроим свой.

Беру её за руку, тяну к идеально застеленной кровати и, широко расставив ноги, сажаю Ирину к себе на колено. Она всё время путается в подоле длинного платья.

— Переоденься, я не буду смотреть.

— Неудобно, — качает головой.

— И я об этом, — усмехаюсь. — Тебе неудобно. Переоденься.

Ссаживаю её с колена и отхожу к окну. Демонстративно встаю спиной и делаю вид, что разглядываю пейзаж. Ира долго не решается снять платье.

— Закрой глаза, — требует, как строгая учительница.

— Я и так ничего не вижу, — совсем немного лгу ей. Если чуть сменить угол наклона головы, я поймаю её отражение в стекле.

Можно же мне маленький бонус за длительную «голодовку», бессонные ночи и такое количество новых чувств, которые я ещё полностью в себе не уложил.

Она вытаскивает из шкафа одежду, шуршит своим дурацким платьем, а я опять, как мальчишка, подсматриваю за летящим розовым «облаком» на пол. Ира остаётся в белом кружевном комплекте.

Мля, я сейчас штаны порву и сердце выплюну!

Вдох чуть глубже, ещё один взгляд на неё. Белая футболка спускается по изгибу талии, закрывая спину. Записываю эту картинку себе в память.

Ира надевает свободные джинсы, я снова смотрю лишь в окно.

— Всё, — сообщает она.

Разворачиваюсь и иду к кровати. Уже смелее она садится ко мне на колено и чертовски уязвимо утыкается носом в шею, прямо туда, где всё ещё колотится пульс. Чувствую осторожный поцелуй в пульсирующую вену и обнимаю, крепче прижимая к себе.

— Не отдавай меня ему, — тихо просит Ира. — Я не хочу. Ничего с ним не хочу! — вскрикивает, вздрагивая всем телом. — Чтобы он стирал твои поцелуи с моих губ, не хочу.

— Тихо, тихо, — осторожно глажу её по спине и волосам. — Потерпи ещё немного. Я тебя заберу. Я работаю над этим.

— Правда? — поднимает на меня очень грустный взгляд.

— Правда, — заправляю выбившиеся прядки ей за ухо. — Расскажи мне что-нибудь. Хочу слушать твой голос.

— Я не знаю, что рассказать, — пожимает плечами.

— Что угодно. Просто говори.

Я знаю, что у женщин есть потребность в разговорах с мужчиной. К этому тоже надо привыкнуть. В моей квартире всегда тихо, если не брать в расчёт радио или телевизор.

— Почему именно Мед? — решаю ей немного помочь.

— Чтобы лечить людей, — говорит она очевидное. — Чтобы спасать жизни. Чтобы однажды найти способ помочь какой-нибудь маленькой девочке или мальчику, дать ей или ему возможность нормально ходить, и тогда, — опускает взгляд, — никто не назовёт его неполноценным и не попытается побыстрее выпихнуть из семьи.

— Это отличная цель, Ир.

— Ты так считаешь? А вот семья моим выбором не очень довольна.

— Разве это имеет какое-то значение? Ни моё мнение, ни мнение твоей семьи в данном случае не должно быть решающим фактором в принятии или отмене решения. Хорошие врачи получаются только из тех, кто идёт в профессию по желанию. Если ты будешь слушать кого-то, ещё один хороший врач может даже не родиться и какой-то мальчик или девочка не встанет на ноги, — поясняю ей.

Она обнимает меня обеими руками и ластится, как маленький ласковый котёнок. Хрупкая, нежная, благодарная.

— Откуда ты взялся на мою голову, такой весь из себя мудрый? — шмыгает носом Ирина.

— Я же Ворон, — смеюсь. — Надо как-то оправдывать.

Смеёмся с ней, она много рассказывает о своих мечтах и планах, я молча слушаю, держа её в своих руках и целуя в разные доступные мне местечки. Мы слышим, как разъезжаются гости. Едва не палимся, когда в её комнату пытается вломиться мачеха.

— Кстати, чуть не забыл, — достаю из кармана маленький серебристый телефон-раскладушку. С собой носить удобно и спрятать