Шрифт:
Закладка:
Утром Николай вернулся вымотанный вконец. Давно он так не уставал. Упал на кровать, как подкошенный. Проснулся весь опухший, с огромными мешками под глазами и чугунной головой. Только теперь он помнил всё: и голос, и музыку, и ночную поездку.
Что это было? Как понять? Кошмарное видение? Сон? Галлюцинации? Как объяснить? Как рассказать? Его же примут за сумасшедшего! В его машине живет привидение, призрак, любящий кататься и заставляющий хозяина катать его! Ужас! Николая аж передернуло. Так вот почему предыдущий владелец так торопливо и дешево продал ему свой «Москвич»! Его преследовали те же кошмары, его гнал по ночам на улицу тот же голос — навязчивый, неумолимый, — и он сдался. Он отступил.
«Но я не такой!»- подумал Николай. Его каким-то там барабашкой не испугаешь. За себя он постоять еще в состоянии! И Николай стал размышлять, каким образом можно от этого незваного гостя избавиться. Решив, что без бензина машина не сможет даже завестись, он полностью слил с бака горючее и осушил карбюратор.
«Теперь посмотрим, что ты запоешь без топлива», — повеселел Николай и спать лег, довольный собой и своей уловкой.
Но около полуночи чужак снова поднял его и толкнул в машину. И снова, как и раньше, загудело радио, засветилась приборная доска и автомобиль… завелся! Это не укладывалось в голове Николая. Ошарашенный совсем, он выгнал свой «Москвич» на едва освещенные улочки Первомайска и покатил, куда глаза глядят, слушая, как одна мелодия сменяет другую, переходя с харда на рок, с рока на металл…
Неделя пролетела как во сне. Николай был, как загнанная лошадь. Он боялся о своих мытарствах рассказать не только жене, но даже близкому другу. Он чувствовал, что постепенно сходит с ума и нужно что-то делать. Но он так долго желал автомобиль, что уже, казалось, готов был смириться с самим дьяволом. И все же, несмотря ни на что, Николай еще пытался как-то противостоять неизвестной силе. Но, на какие бы ухищрения он ни шел — выкручивал на ночь свечи, отсоединял аккумулятор, даже однажды снял карбюратор, — голос снова поднимал его ночью с постели, безжалостно гнал к автомобилю и заставлял собирать всё заново, заводить автомобиль и мчать его по обезлюдевшему городу. И тогда Николай сдался. Солгав жене, что он ошибся при покупке, и машина, оказывается, требует капитального ремонта, он дал объявление в газету и на радио о том, что недорого, в хорошем состоянии продается автомобиль «Москвич 2140», и через несколько дней почти за такую же цену продал его и ночью спал спокойно. Чужой, таинственный голос больше не будоражил его.
ВОЗНЕСЕНИЕ
Девочка, облокотившись о деревянные, облупленные на солнце перила балкона, уткнув худенький подбородок в раскрытые ладони и расслабив плечи, смотрела вдаль с высоты тринадцатого этажа высотного дома.
Дом стоял на окраине города, и поэтому перед ней расстилалась безбрежная даль салатового цвета, над которой будто парил до чистоты прозрачный небосвод.
Чистота его была настолько поразительной — кристально-голубой, с легкими белесоватыми прожилками над горизонтом, — что девочка долго не могла оторвать своего взгляда от его манящей поверхности.
Она считала, что небо не случайно такое чарующее, оно будто изначально создано для того, чтобы все мы обращали на него свой взор и поселяли там всякие замысловатые существа нашей безумной фантазии.
Она думала об этом в последнее время очень часто: по дороге в школу, за неудобной партой, на любимом диване с обивкой под морёный дуб, — везде и всюду, где бродило её загадочное тело и вольный дух.
От этих мыслей она становилась рассеянной на улице, невнимательной на уроках, апатичной дома. Из-за этих мыслей она опаздывала к первому звонку, невнятно отвечала на вопросы учителей, бесцельно слонялась вдоль и поперек своей небольшой комнатушки в послеполуденный час.
Но, возможно, именно они, эти нелепые мысли, спасали её от бессмысленного прозябания на городском стадионе, где её знакомые девчонки собирались лишь для того, чтобы тайком от взрослых выкурить сигарету, а мальчишки — набить руку в карточных манипуляциях и догнаться пивом.
Сколько раз звали её в свою компанию подруги, но девочка, поглощенная своими думами, забывала о приглашении сразу же, как только входила в квартиру и распахивала балкон.
Над её постоянной отрешенностью потешались и соседи и прохожие. Не однажды слышала она за своей спиной лукавые смешки и чувствовала исполненный брезгливости сверлящий спину взгляд.
Да и сегодняшний инцидент не выходил из головы. Учительница математики, Розалия Львовна, женщина вечно раздраженная и самоуверенная, вдруг ни с того ни с сего набросилась на неё, схватила за шиворот и стала неистово трясти, восклицая при этом:
— Недоделка! Недоносок! Ты чем на уроках занимаешься?!
Девочка, испуганно вперившись в остекленелые, вылезшие из орбит глаза учительницы, невнятно, без всякого притворства произнесла: «Думаю…» — так тихо, что, казалось, сама едва услышала. Но Розалия Львовна обладала великолепным слухом, и ответ девочки не остудил, напротив, раздул огонь неприкрытого негодования. Розалия Львовна дико взвизгнула, рванула что есть силы девочку на себя и истерично закричала на весь класс:
— Вон! Вон, мерзавка! Она думала… Она думала!
И еще долго в ушах девочки звенело: «Кто вас только учит думать, философы!..»
При воспоминании об этом унижении у девочки снова, как и тогда за дверью класса, выступили слезы.
Ну почему так? Неужели нельзя иначе?
Необхватный небосвод молчал.
Неужели и в той прозрачной чистоте, и в том заоблачном мире такая несправедливость?
Девочка почувствовала необузданное желание узнать, что же находится там, в той чистоте, в той глубине, в той кристальной выси.
Ах, если бы она умела летать. Ах, если бы умела…
Девочка поднялась, закрыла глаза, закинула высоко вверх голову, выгнулась, как струнка, до боли в мышцах и неожиданно ощутила, как поднимается над решетками балконных перил. Поднимается медленно, неторопливо. Воспаряет.
Неужели так
