Вашти, сидевшая на горе из трех подушек, отвернулась к стене, закрыла рот ладонью, плечи ее затряслись, и раздался характерный приглушенный звук. Даниэлю стало абсолютно ясно: девица пытается скрыть смех.

Лицо привыкшего владеть своими чувствами Шадраха приняло преувеличенно серьезное выражение, но глаза евнуха смеялись. Наконец, ему удалось подавить неуместную веселость, и он приготовился слушать продолжение речей Даниэля.

— Я, кажется, не сказал ничего смешного! Прошу объяснить непонятное мне оживление, — с обидой произнес Даниэль!

— Дорогой друг, — ответил Шадрах, — если ты никогда не говорил Валтасару об установлении твоим Богом семидесяти лет пленения, то откуда же он мог взять это! Он никогда не встречался ни с одним иудеем, кроме тебя. Никто из наших тоже не знал сего. Поэтому некому было просветить Валтасара!

— Никто из ваших не знал сего, говоришь? А почему тогда Вашти хихикает?

— Девчонка, ты почему хихикаешь? — деланно строго спросил Шадрах.

— Батюшка не мог ошибиться в подсчете лет! — едва сдерживая приступ смеха, проговорила девица.

— Почему ты так думаешь, Вашти? — спросил Даниэль.

— Батюшка был неграмотный, он не умел считать! Ни чтению, ни письму, ни счету он не учился. А я набралась грамоты у Шадраха, — сказала Вашти и вновь прыснула.

— Выходит, Даниэль, твоя догадка ошибочна! — сделал вывод Шадрах.

— Получается, что ошибочна, — уныло признал Даниэль.

— Стоит ли унывать, иудей? Ваши с Акивой умные головы изобретут новую гипотезу. Не сомневаюсь!

— И я не сомневаюсь. Пойду, пожалуй, домой, обдумаю дело.

— Приходи еще, Даниэль, я всегда рад тебе!

* * *

Даниэль не был раздосадован неудачей. Собственно говоря, он и не считал неудачей опровержение его версии из уст Шадраха и Вашти. С самого начала ему казалось, что мнимая ошибка Валтасара в расчете есть слишком безобидная причина для надругательства над священными кубками.

“В этой версии больше оправдания, чем обвинения, — сказал себе Даниэль, — где же злонамерение против моего народа? Пожалуй, это даже хорошо, что моя догадка не подтвердилась! Я должен искать иную причину!”

“Оскорбление. Злой умысел. Желание унизить. Намерение причинить вред. Вознести себя до высоты избранничества. Да мало ли, что еще? Верно, верно и еще раз верно! Царь вавилонский хотел осквернить наши святыни — вот и всё! Боже, как, оказывается, просто! Причина-то лежит на ладони!”

“Однако, как добросовестный дознаватель, я обязан проверить и эту догадку. При случае, спрошу у Вашти. Может, что-нибудь прояснит или добавит роковая девица!”

VIII

Ученики пророка Даниэля обратили внимание на определенную рассеянность, которую в последнее время стал проявлять их наставник. Наиболее наблюдательные из школяров отмечали преувеличенную задумчивость учителя. “Нам кажется, — шептались они меж собою, — Даниэль чрезмерно углублен в свои мысли, но что творится в голове его — мы не знаем!” Им хотелось бы знать.

Порой Даниэль затруднялся с ответами на вопросы питомцев, а иногда даже ошибался в именах персонажей Священного Писания. Душевные из воспитанников жалели учителя, сочувствовали ему. “Может, в семье стряслось неладное?” — терялись они в догадках. Менее добрые подозревали, хотя не решались высказать вслух свои подозрения, что виной худым переменам стала старость. Впрочем, наделенных пытливым умом, но недобрых, было не слишком много.

Ныне каждый старец, который пока еще, слава Всевышнему, пребывает в здравом уме и твердой памяти, знаком с понятием геронтологии. Ну, а люди, не достигшие преклонных лет и потому с оптимизмом глядящие в будущее, подавно осведомлены о своих перспективах, хотя и не печалятся о них. Совсем не то было в те далекие времена! Поэтому вовсе не удивительно, что только малое меньшинство юных последователей Даниэля предположили ментальную патологию в качестве причины метаморфозы.

Невежество есть безлунная и беззвездная ночь ума. Однако не следует преувеличивать некомпетентность древних. Их нехитрые, но практические наблюдения приблизительно правильно отражали действительность. Умозаключения, сделанные в давно минувшие темные века, в наше просветленное время обрели ученые формулировки и наполнили собою страницы мудрых книг.

Оставим общие рассуждения и вернемся к нашим героям. Проницательный читатель, несомненно, догадался, что рассеянность и забывчивость Даниэля вовсе не были связаны с его почтенным возрастом. Объяснение достаточно просто: Даниэля увлек труд над исполнением поручения Дария. Таково уж свойство сыскного дела — оно целиком поглощает ум и сердце детектива, и тот невольно направляет главную часть своего внимания на расследование преступления.

* * *

Даниэль всё больше проникался мыслью, что настало время обсудить с Акивой предварительные результаты дознания. “Чего добился мой протеже? Пусть доложит мне, как руководителю следственной группы. Неровен час, пригласит нас Дарий, и надо будет давать отчет!” — думал пророк.

Во что бы то ни стало Даниэлю хотелось продемонстрировать свое превосходство над более молодым коллегой. Для этого пророку требовалось предъявить бесспорные свидетельства прорыва.

“Мы с Акивой разделили задачу надвое, — рассуждал Даниэль, — я занимаюсь расследованием в духовной сфере, он — в криминальной. Разумеется, деление условное, и мы обязаны помогать друг другу. И все же наибольшее впечатление на Акиву я произведу, если добьюсь прогресса именно на его поприще, то бишь в расследовании смерти Валтасара. Обращусь-ка я за помощью к моему новому товарищу Шадраху. Авось, просветит меня сей вельможный идолопоклонник!”

Уверенным шагом по привычному пути направился Даниэль ко дворцу. Как всегда, он сердечно поприветствовал стражу, вошел в здание визирей и велел охраннику доложить о себе. “Я намерен обсуждать с Шадрахом обстоятельства смерти Валтасара, — выпалил Даниэль и тут же испугался: а не сказал ли я чего лишнего?”

Охранник доложил Шадраху о прибытии посетителя и его намерении обсуждать смерть Валтасара. Тут Даниэль разобрал голос Шадраха за дверью: “Даниэль еще не знает, насколько он близок к успеху!”

Охранник распахнул дверь, и, ободренный услышанным, Даниэль вошел к Шадраху. Тот сидел в глубоком кресле и задумчиво смотрел в окно. На коленях его пригрелась старая дворцовая кошка — существо степенное и полное достоинства. Не глядя на животное, Шадрах водил холеными пальцами по блестящей шерсти. Кошка щурилась от удовольствия и едва слышно мурлыкала.

— Слушаю тебя, иудей, — произнес Шадрах навстречу вошедшему Даниэлю и стряхнул кошку с колен.

— Печален ты, Шадрах, сегодня. Случилось что?

— О настроении моем пришел покалякать? Или есть у тебя дела поважнее?

— Не берусь сравнивать важность дел. Но рассчитываю, однако, на твою откровенность, дорогой Шадрах.

— А не убоишься откровенности? Небезопасна она! Я уж говорил тебе, что я честен и прям. Своих мнений не скрываю и смело во всеуслышанье провозглашаю их. От своих слов не отступаюсь.

— В таком случае напомню тебе твои слова: ты весьма почитал Навуходоносора и не