Шрифт:
Закладка:
— Он там, мама, спрятался в углу, — опять выскочил Вишну. — Как только увидел тебя, так сразу же удрал. Целых четырнадцать анн истратил! От рупии только две анны осталось. Вчера целый день печенье жрал, а вечером стал жаловаться, что живот болит…
— Уберешься ты отсюда или нет?! — закричала на него сестра. — Прибежал, даже запыхался, будто радостную весть принес! Я думаю, ты не лопнул бы, если бы помолчал еще минуты две!
— В один день — целых четырнадцать анн? — изумленно всплеснула руками мать. — Да где же он? Я ему сейчас покажу, как воровать!.. Хари! Эй, Хари! Иди-ка сюда, да поживее! Где ты там спрятался?
Выйдя из своего угла, я молча стал перед матерью: сердце у меня словно остановилось.
— Ты украл рупию? — медленно спросила мать.
Слезы текли у меня по щекам. Судорожно глотнув воздуху, я только утвердительно кивнул головой.
— Что же ты стоишь, словно в рот воды набрал?
Я молчал.
— У тебя что, язык отнялся? А может, ты оглох?
«Что мне делать? Что сказать?»
От стыда я не мог произнести ни слова. Но мое молчание еще больше выводило мать из себя. Наконец терпение ее лопнуло.
— Будешь ты говорить или нет? — закричала она, схватив скалку. — Зачем украл рупию?
Закрыв лицо руками, я жалобно пропищал:
— Я больше не буду!
Но в этот момент скалка уже опустилась на мою спину. У меня вырвалось отчаянное «ай!», однако больше я не произнес ни звука. Мать снова замахнулась скалкой — снова короткое «ай» прозвучало в комнате, и тут же воцарилось молчание. В течение нескольких минут я терпеливо выносил удары. Стоило мне тогда заплакать — и наказание оказалось бы гораздо мягче, но, увы, в то время я еще не знал этой маленькой хитрости. Ведь взрослые всегда так рассуждают: если ребенок не плачет — значит, он не чувствует вины, и поэтому наказать его надо строже. Хорошо, что вовремя подоспела сестра и спасла меня, иначе меня ждало бы еще более суровое наказание.
В полдень сестра пробралась ко мне в комнату и, погладив по голове, ласково сказала:
— Иди попроси прощения у мамы, не то она выгонит тебя из дому.
Покорно подойдя к матери, я поднес ко лбу молитвенно сложенные руки и сказал:
— Я больше никогда не буду.
Мать нежно прижала меня к своей груди и неожиданно расплакалась.
— Сынок! Дорогой! Как же это ты мог украсть? Если бы ты не брал эту злополучную рупию, никто бы тебя и пальцем не тронул. В гневе я не сдержалась, а теперь места себе не нахожу.
Она велела купить на базаре топленого молока и сама напоила меня. Когда я выпил все молоко, она посадила меня к себе на колени, ласково обняла и сказала:
— Сынок! Ведь твои отец и мать, а в школе учитель всю жизнь трудятся для твоего же блага. На них никогда не надо обижаться, даже если они и накажут.
А несколько дней спустя учитель за какой-то пустяк так наказал меня, словно я по крайней мере совершил убийство. Но после этого он не поил меня топленым молоком и не гладил по голове — он тут же забыл обо мне. А я сидел и думал о том, что мать и учитель наказывают совсем по-разному…
Джайнендра Кумар
ВОСПИТАНИЕ
Господину Рамра́тану трудно понять Рамча́рана. Казалось бы, мальчик учится, живет в семье. Однако, когда к нему обращаются, он не слушает и никогда сразу не отвечает. Если у него что-нибудь не ладится, он сердится. Потом раздражение проходит, но он долго еще кажется недовольным самим собой, а то неизвестно отчего вдруг становится кротким и послушным.Таковы уж все дети в тринадцать лет. Что-то с ними происходит в это время. Они уже не совсем дети, но еще и не взрослые. Такого уже не приласкаешь, как малыша, но с ним и не посоветуешься, как с товарищем. Невозможно определить, когда ребенок превращается во взрослого. И трудно сказать, когда и откуда приходит к нему чувство собственного достоинства, проявления которого приходится опасаться в разговоре с ним.
Отцу легче. Ему не приходится много бывать дома: в девять утра он собирается на службу и возвращается, когда стемнеет. А там и до сна остается какой-нибудь час, если не считать времени, проведенного за ужином.
Но Динма́ни, несмотря на поздний час, не может сомкнуть глаз: ее тревожит Рамчаран. Она без конца думает о нем, советуется с другими женщинами, но так и не может ничего придумать Она знает, что он скромный и честный мальчик, что у него нет дурных привычек, что он читает только хорошие религиозные книги, но в душу его она не может заглянуть. Душа его скрыта от нее. Десять раз ему нужно повторять одно и то же, пока дождешься ответа. Поэтому она целыми днями ссорится с ним. Бывает, у Динмани уже отваливается язык, но Рамчаран остается непоколебим. Она жалуется на свою горькую участь, ругается, грозит, но сын все равно делает то, что считает нужным, и Динмани умолкает, не зная, что предпринять.
Теперь Динмани, наученная горьким опытом, почти совсем перестала разговаривать с Рамчараном и, если ей что-нибудь нужно, обращается к отцу.
Пробило восемь часов, пора отправляться в школу, а Рамчаран все еще валяется в постели. Все соседские ребята уже ушли, на дворе становилось жарко, а Рамчаран и не думал вставать.
— Послушай, — сказала Динмани мужу, — уже столько времени, а мальчик все еще спит. Разве ему не надо идти в школу? Почему ты не разбудишь его?
Рамратан, читая газету, мечтал о том, чтобы скорее кончилась война.
— Что? Рамчаран? — спросил он рассеянно. — Ну и что же?
— Как — что же! — удивилась жена. — Когда же он встанет? Когда солнце будет над головой? Ты ничем не хочешь мне помочь! Может быть, ты готовишь сына в раджи? Это ты избаловал его!
И за какие только прегрешения судьба послала Динмани такого сына и такого мужа!
— Ну, что такое? В чем дело? — рассердился Рамратан.
— «В чем дело»? Я тебе уже сотый раз говорю: пойди подними своего любимца, ведь скоро девять.
— Рамчаран! — громко позвал Рамратан, войдя в комнату. — Ты встанешь на ноги или нет? Ты что, забыл про школу?
Рамчаран перевернулся на другой бок и
