увидел иное, чем то, что было, в том бы и заключалась опасность [для меня]”[190].

Историю, отличную от этой, рассказал Синан ибн Сабит[191], мой дед: “Ал-Му'тадид би-ллах, да благословит его Аллах, [еще] до того, как стал халифом, стоял на майдане, а перед ним Исма'ил ибн Булбул[192], и вот подвели к нему чистокровного жеребца, приведя его с пастбища. Исма'ил приказал одному из объездчиков лошадей оседлать и взнуздать [жеребца] и проехаться на нем верхом. Когда он его оседлал и захотел ехать, то никак не мог этого [сделать]. Исма'ил посмеялся над ним, он был очень сильный. Он подошел, чтобы вскочить на жеребца, которого держали для него со всех сторон, и едва он взобрался к нему на спину, как тот взволновался под ним, встал на дыбы и взбрыкнул, и Исма'ил чуть не упал с него. Он попытался сползти с него, но не смог, пока все не [стали] держать [жеребца]. Он сник, сильно сконфузился от этого и очень застыдился. /50/ Ал-Му'тадид пожелал показать ему свое искусство в верховой езде и что оно [заключено] не в руках, не в мощи, выносливости и силе. Он велел: "Подведите ко мне жеребца!" Его подвели. Халиф все гладил его по морде рукой, а жеребец обнюхивал его и храпел, но не пугался. И когда он успокоил его и увидел, что расположил его к себе, то вдел ногу в стремя и в мгновение ока вскочил ему на спину. Он осторожно взялся за уздечку, потом проехался легким галопом, пока не пустил его шагом. Он ездил на нем взад и вперед, как будто конь был объезжен около года [назад]”. Исма'ил не должен был поступать так, чтобы проявилось его бессилие, потому что верховая езда не была его уделом и тем, что от него требовалось. [Смысл] этой истории [таков]: человек, не зная самого себя, [своих возможностей], берется не за свое дело.

Остерегайся повторять рассказ, который ты услышал, или открывать [другому] тайну, которая доверена тебе. Говорят, что властелин [может] простить любое прегрешение, кроме разглашения [тайны] разговора, или порока, который осуждается, или поношения династии[193]. О том же сказал ал-Му'тадид би-ллах, да будет милосерден к нему Аллах, Ахмаду ибн ат-Таййибу ас-Сархаси[194], арестовав его, когда тот направился к ал-Касиму ибн 'Убайдаллаху[195], чтобы [раскрыть] ему тайну по его делу: “Ты сказал, что повелитель [может] простить любое деяние, кроме разглашения тайны, гнусного порока /51/ или клеветы на династию. Я поступлю с тобой согласно твоей заповеди”, и убил его.

“Не [залечится] рана, [нанесенная] языком, как рана, [нанесенная рукой”[196], ошибка в словах — то же, что ошибка в деле, и споткнуться в речи — то же самое, что оступиться ногой. Остерегайся приближаться к правителю или к его вазиру ценой измены другу, думая, что этим ты приобретешь его уважение. Быть может, [как раз] в этом [будет заключаться причина] вашего разлада, как случилось у человека, прозванного Абу Нухом[197] с Исма'илом ибн Булбулом, о чем рассказал 'Али ибн Мухаммад Ибн ал-Фурат[198]: “Когда умножились жалобы ал-Му'тамиду би-ллах[199], да благословит его Аллах, на Исма'ила ибн Булбула, пожелал ал-Муваффак[200], пользуясь своим правом, удалить Исма'ила и [тем] успокоить душу халифа, [настроенного] против него. Он сказал Исма'илу: "Уезжай в свое имение в Куса[201] и оставайся там в течение месяца, занимаясь своими делами, а потом возвращайся". На его место он назначил ал-Хасана ибн Махлада[202], а заместителем ал-Хасана сделал Абу Нуха. Абу Нух писал Исма'илу ибн Булбулу доносы на ал-Хасана. Когда Исма'ил вернулся к своим обязанностям вазира и Абу Нух пришел и стал по привычке доносить на ал-Хасана, Исма'ил отвернулся от него. Когда прошло [какое-то время], /52/ он обернулся к нему и сказал: "Обстоятельство, которое ты считаешь приближающим тебя ко мне, [на самом деле] отпугивает меня от тебя и лишает веры в тебя, ибо если ты не годен для того, кому ты служил, кто возвысил тебя и поручал тебе дело большее, чем то, что тебе велел [делать] я, то мне ты [тоже] не годишься. Я не хочу, чтобы ты был при мне, в моей свите. Выбирай место службы, подходящее для тебя". Он выбрал округ Басры, и Исма'ил назначил его туда”.

Хотя и случается, что повелитель говорит неправильно [грамматически], или позволяет себе лишнее в выражениях, или приводит искаженный стих, никому из присутствующих на аудиенции у него — ни женам, ни друзьям, не говоря уже о хашимитах и о тех, кто не связан с ним службой, — не дозволено возражать на это открыто и явно, а следует намекнуть на это осторожно и рассказать что-то похожее, приводящее к познанию истины. А если властелин сам станет писать [послание] и допустит ошибку грамматическую или стилистическую, на его вазире или катибе [лежит обязанность] исправить его послание тайно, а не явно. В этом [заключается] преданность господину и [умение] предостеречь его от проявления [его собственных] недостатков.

Рассказал ан-Надр ибн Шумайл[203]: “Вошел я к ал-Ма'муну, /53/ да благословит его Аллах, в Мерве[204], а на мне было ветхое платье, изношенное и изодранное в клочья. Он спросил меня: "Надр, [почему] ты пришел ко мне в одежде, подобной этим лохмотьям?" Я ответил: "О эмир верующих! Жара в Мерве заставляет носить только такое одеяние". Он сказал: "Нет, [не в этом дело], ты — аскет, — и поведал нам такую историю: —

Рассказал мне Хушайм ибн Башир[205] со слов Муджалида[206], а тот со слов аш-Ша'би[207], которому передал Ибн 'Аббас[208], что посланник Аллаха, да благословит он его, сказал: "Если мужчина женится на женщине по вере и ради ее красоты — в этом [заключается] садад за бедность". Я воскликнул:

."Справедливы уста твои, о эмир верующих, но Хушайм произнес неверно [слово, сказанное пророком]. Мне рассказывал 'Ауф ал-'Араби[209] со слов ал-Хасана[210], а тот со слов Ибн 'Аббаса[211], что посланник Аллаха, да благословит его Аллах, сказал [так]: "Если /54/ мужчина женится на женщине по вере и ради ее красоты, то в этом — сидад[212] против бедности". Ал-Ма'мун встрепенулся и спросил: "Надр, нельзя сказать садад?" Я ответил: "Да, Хушайм сказал неправильно, он часто допускал грамматические ошибки". Халиф спросил: "В чем разница между этими двумя [словами]?" Я ответил: "Садад —