доводилось видеть подобные лица на полотнах и офортах Франсиско Гойи, например, в его серии «Бедствия войны»; я не эксперт в этой области, но выражения их лиц выглядят для меня похоже. Призыв, написанный на плакате Кете Кольвиц, – «Долой статьи уголовного кодекса, запрещающие аборт!» – не произвел незамедлительного эффекта. Однако он способствовал легализации прерывания беременности «по состоянию здоровья» в 1927 году, что открыло лазейку для врачей, сочувствующих пациенткам.

Еще одним завсегдатаем «Романского кафе» была скульптор Рене Синтенис: очень высокого роста, неуклюжая, с характерными для индейцев чертами лица, андрогинной наружности, столь свойственной этой эпохе. Даме было почти на двадцать лет меньше, чем Ласкер-Шюлер и Кольвиц, но она также порвала с семьей, чтобы посвятить себя искусству, отказавшись стать секретарем своего отца, видного адвоката. Сначала она работала моделью, затем стала скульптором. Ее авторству принадлежат бюсты писателей Иоахима Рингельнаца и Андре Жида. Она также ваяла спортсменов, среди которых – бегун Пааво Нурми, Летучий финн, завоевавший две золотые медали на парижской Олимпиаде 1924 года. Синтесис предпочитала изображать спортсменов – жокеев, гимнастов, легкоатлетов, а также футболистов, – однако мировую известность ей принесли пластичные фигуры, изображающие детенышей животных, – жеребят, поросят, оленят, щенков. Через много лет одна из ее скульптур, «Медвежонок», послужит моделью для статуэтки «Золотой медведь», которая каждый февраль вручается победителям Берлинского кинофестиваля.

Пожалуй, ни одна из женщин – завсегдатаев кафе – не вызывала столько любопытства, как Валеска Герт. Певица, танцовщица и актриса, она была удивительно пластична, обладала безудержным комическим даром и гуттаперчевым лицом, способным принимать самые невероятные выражения. Она прославилась своими эксцентричными пантомимами, изображающими боксеров, проституток, ипохондриков и умирающих, а также номерами, в которых шокировала неподготовленную публику, имитируя на сцене оргазм. Как и многие другие актрисы, Герт начинала делать первые шаги в кинематографе. В 1925 году, о котором идет речь, она приняла участие в съемках фильма Георга Вильгельма Пабста «Безрадостный переулок», в котором сыграла портниху-сводню. Главную роль – девушки, которая продает себя, чтобы помочь своей разоренной семье, – сыграла молодая Грета Гарбо. Действие фильма происходит в послевоенной Вене, однако некоторые из сцен – длинные очереди в магазины, публичный дом за швейной мастерской – переносили берлинского зрителя в жестокие и совсем недавние годы гиперинфляции.

«Романское кафе» прекрасно подходило художникам для поиска женских моделей, которые бы воплощали собой современность. В их числе был и Отто Дикс, одержимый поиском «новой женщины». За несколько месяцев до того, как заприметить в кафе Сильвию фон Харден, он смог убедить позировать себе танцовщицу Аниту Бербер. На портрете она изображена облаченной в облегающее платье кричаще-красного цвета, с волосами, выкрашенными в рыжий, с полуоткрытыми красными губами, погасшим взглядом и лицом, выбеленным рисовой пудрой, чтобы еще больше подчеркнуть красный шелк платья и красную стену на заднем плане. Словно вся ее жизнь была окрашена этим цветом.

Мне не удалось определить, где Отто Дикс познакомился с Анитой Бербер. Представляю себе, что это также случилось в «Романском кафе», но доказательств у меня нет. Весьма сомнительно, что это действительно произошло там, поскольку Бербер проводила целые дни в кровати и вставала лишь для того, чтобы подняться на сцену, а потом пройтись по самым непристойным заведениям Берлина. Она превратилась в икону ночной жизни, в сексуальный миф эротизированного города, который уже клеймили – или, напротив, рекламировали – как «Берлин-Содом» или «Берлин-потаскуху».

Аните Бербер было всего двадцать пять лет, когда был написан портрет, однако Дикс изобразил ее лет на тридцать старше. Портрет – живое изображение угасания, поскольку Бербер – страдавшая туберкулезом – выпивала по бутылке коньяка и принимала несколько доз кокаина и морфия в день. Ее жизнь была вереницей побед и скандалов: она три раза выходила замуж и чередовала мужей с многочисленными любовниками и любовницами. Она практиковала и открыто защищала проституцию, а также обнажалась в различных публичных местах и на сцене. Перед тем как давать свои представления в варьете «Эльдорадо» и «Метрополь», она жевала розовые лепестки, пропитанные эфиром. Бербер представала перед зрителями в качестве Новой Саломеи, Жрицы Разврата, а ее самый известный спектакль назывался Danzas del vicio, del horror y del éxtasis («Танцы порока, ужаса и экстаза»). Если зрители возбуждались, она либо утихомиривала их словами: «Успокойтесь, я лягу с каждым из вас», или же непристойно их оскорбляла. Бербер неоднократно набрасывалась с бутылкой коньяка на горлопанов из первого ряда.

На нее нередко подавали заявления в правоохранительные органы: в архивах берлинской полиции хранится заявление, описывающее один из номеров Бербер:

Она практически обнажена и ласкает себя, потирая соски и принимая чувственные, возбуждающие позы. Нет никаких сомнений в том, что эта танцовщица представляет сильнейшую угрозу морали и оскорбляет чувства.

В своем отчете полицейский, отправленный для проверки заявления, на основании которого было заведено дело, также словно получает удовольствие от описания преступления:

В танце она не только трясет сосками, но и демонстрирует срамные места. Финал, в котором танцовщица падает с разведенными ногами, согнутыми в коленях, грубейшим образом нарушает нормы приличий и морали.

Весной 1925 года, о котором мы ведем речь, Отто Дикс только-только переехал в Берлин из Дюссельдорфа, где работал в мастерской художника-экспрессиониста Хайнриха Науэна. Даже живя в провинции, как берлинцы именовали всю остальную Германию, Дикс поддерживал тесные контакты с кругом экспрессионистов и дадаистов, обосновавшихся в Берлине. Переезд в Берлин – город, который был на острие всех авангардных течений, – был вопросом времени. Дикс снял просторную студию в доме номер 190 по бульвару Курфюрстендамм, а несколькими метрами выше по той же улице – столь же просторную и уютную квартиру, в которой поселился со своей семьей.

Дикс пока еще не мог жить своим искусством – аренду оплачивал его свекр, состоятельный директор банка, – однако его имя было у всех на слуху. В 1922 году он обратил на себя внимание широкой публики и мира искусства картиной «Девушка перед зеркалом». Полотно изображает со спины молодую привлекательную девушку в корсете, которая смотрит на себя в зеркало. Однако там отражается дряхлая и беззубая старуха с обвисшей грудью и гениталиями, которые виднеются через прорезь в панталонах. Спустя короткое время Дикс написал интерьерную сценку, «Салон II», на которой изображены проститутки вокруг сводни. На автора было заведено дело за изображение «развратности и распутства», обе картины были конфискованы. Дело удалось закрыть благодаря ходатайству Макса Слефогта и Макса Либермана, знаменитых художников-импрессионистов, членов Академии изящных искусств Пруссии.

Проблемы возникли у Дикса и после серии картин на тему войны (как многие другие представители культуры, Дикс пошел