потом на составленные у акведука бочки.

— Спрашивает, что в бочках? — перевёл Ждан.

— Отрава, — фыркнул воевода. — Пущай сами решают что с ней делать. Хотя, есть у меня мысль, да она не с руки ему будет.

Суровый вид воеводы начинал раздражать грека, но конфликт с северянами Византии был явно лишним, поэтому командир изобразил интерес к мыслям варвара.

— Говори, чего ты там надумал, — вновь передал смысл Ждан.

— Вы же христиане, вот проявите терпимость, простите своих обидчиков, отпустите восвояси. Смотри, сколько они похлёбки себе наварили в дорогу. Погрузите те бочки им на корабли, заодно проверьте, не прихватили ли они чего вашего ненароком, да отпустите их к халифу.

С интересом выслушав Ждана, грек закивал, улыбнувшись, похлопал Демира по плечу. Гаркнув что-то своим, подошёл к коню, жестом позвал за собой тархтар.

— Ну что, помогать грекам пойдём? — ухмыльнулся Ждан.

— Угу, коней веди, — пробурчал воевода и крикнул дружинникам: — Валдай, Годун, Волот — со мной, остальные — в деревню ступайте, найдите какой хлев пустой, да разместитесь там. Баровит — за главного.

— Я? — опешил витязь, охранявший пленных.

— Да, — ухмыльнулся Демир. — А что не справишься? В бой отрядец повести смог, ворога врасплох застать смог, братьев да сестёр уберечь смог, а за порядком проследить не сможешь?

— Смогу, — кивнул Баровит, не совсем понимая решение воеводы, — да за главного завсегда Валдай оставался.

Поднявшись с земли, закинув за спину щит, Валдай лукаво прищурился.

— Вот мне наскучило, аки няньке вам сопли подтирать, теперича ты попробуй.

Баровит нахмурился, предчувствуя какую-то затею старших. Пройдя мимо, Волот похлопал его по плечу:

— Найди мне, брат, самый тёплый угол.

— Угу, да кота-мурлыку.

— Можно без кота, — ухмыльнулся Волот, натягивая на перевязанный торс перепачканную кровью рубаху.

Подойдя к пленным, Волот ухватился за верёвки, поднял одного за другим на ноги. Пихнув в спины, заставил их следовать за отрядом греков.

Ждан подвёл к воеводе двух коней, покосился на пленных.

— А меня ты не назвал, — широко улыбнулся он, передавая воеводе поводья.

— А ты что девка красная пряниками тебя заманивать? Кто толмачить станет? Хорош дурака валять, поехали, — пробурчал Демир, запрыгивая в седло.

* * *

Солнце неспешно покидало зенит. Тучи заволакивали небо, нависая серыми клубами над тихой деревушкой. У пустых конюшен расположилась тархтарская дружина, позвякивая мечами и пустыми котелками. Лекарь обходил воинов, осматривая раны, увидав Умилину шею, недовольно покачал головой.

— Вот племя басурманское, — запричитал он, ковыряясь в сумке, — такую красоту испортили, руки бы поотрывал.

— Ладно тебе, дядька Зоран, — прохрипела омуженка.

— Цыц, — шикнул лекарь, запуская пальцы в горшочек с зеленоватой жижей, — молчи пока.

Опершись спиной о стену конюшни, Баровит наблюдал за боевыми товарищами — Баян, устроившись на сложенных сёдлах, играл на домре; Ивар перетрясал сумку в надежде найти завалявшийся кусок хлеба; Вятко кормил коней; Ратмир крутился у мельницы, что ему там было нужно Баровита совершенно не волновало; остальные, растянувшись на траве, дремали под ласковыми лучами солнца. Дружинный лекарь — дядька Зоран — отошёл от Умилы, окинув соратников пристальным взором, выдохнул — теперь и ему можно было отдохнуть. Усевшись рядом с Баяном, он вслушался в напев домры, улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям.

В сини озёрной лик Хорса* дрожит,

По плетенью ветвей снуёт резвый кулик.

Край родной красой взор ворожит,

Сердце о нём тоскою горит…

Улыбнувшись пению, Баровит взглянул на Умилу — Радмила сочувствующе рассматривала шею подруги, тщетно пытаясь прикрыть расшитым воротом багровые синяки. Пользуясь минутами покоя, витязь рассматривал омуженку, не боясь быть замеченным. В солнечных лучах её локоны казались чистейшим золотом… а раньше эти локоны вились ещё сильнее. Раньше лицо было круглее, губы — пухлее. Большие голубые глаза. Когда она удивлялась, казалось, они занимали половину лица. Когда же это было?

Лет восемь назад? Шустрая, звонкоголосая непоседа. Тогда, ещё не имея имени*, она ласково звалась Ласточкой. Так её впервые назвал Баровит, а за ним подхватил Волот и отец, да и весь Камул. Яркие детские воспоминания вспыхивали молниями, сменяя друг друга. Было среди них самое нежное, тёплое. По непонятной причине оно занимало особое место в сердце витязя.

Это был солнечный жаркий день, цветущий сад бросал тень в оконца хором* воеводы. Громовой голос главы семейства доносился с заднего двора — Волот оттачивал боевые навыки, и, по всей видимости, отец был недоволен результатом его стараний. Утерев пот со лба, Баровит уселся в тени яблонь, по рукам бегала мелкая дрожь — сегодня батый впервые позволил ему управляться с настоящим мечом. Будучи тринадцатилетним отроком, лишь лето обучаясь воинскому ремеслу, он ждал этого дня с нетерпением. Трепет перед прекрасным оружием был невероятно велик, но стальной клинок оказался намного тяжелее деревянного, и на пятом же упражнении усталость расползлась по телу. Теперь Баровит пытался восстановить дыхание, наблюдая за златовласой девчушкой. Она бегала по саду, стараясь поймать порхающих бабочек. Пёстрые красавицы уклонялись от детских ладошек, взмывали ввысь, кружили над головой. Баровит ухмыльнулся, глядя на напрасные старания девочки, сколько раз говорил ей, что нельзя поймать бабочку голыми руками. Но Ласточка была невероятно упряма и, не жалея сил, охотилась за невесомыми созданиями.

Замерев, девочка наблюдала за бабочкой — вот она кружится над синими головами васильков, опускается всё ниже и ниже. Осторожно крадясь, Ласточка приблизилась к ничего неподозревающему насекомому, сложив ладони лодочкой, резко накрыла её. Звонко засмеявшись, девочка бросилась к Баровиту, прыгая от радости.

— Смотри, смотри, родимый, я поймала, поймала! Она там, во дланях* моих.

Баровит поднялся с земли. Ласточка, едва разомкнув большие пальцы, попыталась рассмотреть узницу.

— Она щекочет меня, — пролепетала девочка, протягивая ему руки.

Баровит осторожно дотронулся сомкнутых кистей, улыбнулся удивлённым глазам.

— Ей страшно, Ласточка.

— Отчего? — надулась златовласая.

— Сама поразмысли — ей темно, тесно, не можно крылья расправить. Она не чувствует Стрибожьего* дыхания. Небо чистое да луг цветущий её дом, лишь так она жива.

— А с нами в хоромах не уживётся?

— Нет, Ласточка. Тара* устроила так, что у каждого есть свой дом. Наш — здесь, а её…

— В небе да лугу, — перебила огорчённая девочка.

— Давай отпустим её, вместе посмотрим как полетит, — предложил Баровит, осторожно разводя девичьи ладони.

Улыбнувшись, Ласточка разомкнула руки. Бабочка взлетела не сразу, покрутилась на подушечках пальцев, словно не веря в обретённую свободу. Дети восторженно рассматривали небесную диву, причудливый узор резных крыльев. Ветер подхватил красавицу, увлёк за собой к пушистым облакам.

— Такая маленькая, слабая, а борется с ветром, — пролепетала девочка.

— Она не борется, — возразил Баровит, — она обращает силу ветра в свою.

— Я так же смогу, — схватив друга за руку, заявила