– Я здорова. Ты больше не сердишься?

– Я? На тебя? Какая же ты глупышка! Когда он родится?

– В январе.

– Мы назовём его Михаэлем. В честь отца… а крёстным будет Руди. Ты ведь его любишь?

– О да, – покачнувшийся было мир, вновь вернулся на место, – ведь он так похож на тебя.

– Руди сильнее, – Людвиг говорил словно сам с собой, – да, он сильнее, и он сможет.

– Что сможет?

– То, что не могу я, – он на миг задумался и вдруг улыбнулся, – или не хочу. Например, выиграть войну. Ведь ты же не захочешь, чтобы я весной воевал? Смотри, какое облако, совсем как рыба.

Рыба? Но облако походило на оленя…

– Что с мамой? – голос ещё не рождённого сына ворвался в дворцовый парк, и счастье растаяло вместе с небесной рыбой.

– Все хорошо, она приходит в себя…

Как трудно открыть глаза и поднять голову. Как трудно просыпаться, возвращаться в боль, в холод, в одиночество.

– Милика, во имя Дьявола, почему тебе не сиделось в Хеллетале? – Рудольф, он и в самом деле пришёл. А она почти решила, что это – сон.

– Я хотела поговорить с тобой о твоей… о твоей…

– Это я виноват, – признался Клаус, – мы боялись за тебя. Эти твои поездки…

– Куда моим поездкам до ваших, – ухмыльнулся Руди. Он всегда ухмылялся, всегда спорил и никогда ни о чём не говорил всерьёз. Людвиг был другим, он не смеялся над тем, над чем смеяться нельзя. Людвиг! Где он?!

Милика рывком села, сбросив с себя куртку Руди. Над головой были золотые, пронизанные солнцем ветки, сквозь которые нестерпимо синело небо.

– Руди, – женщина вцепилась в руку деверя, – где Людвиг?

– Ушёл, – лицо Рудольфа было совершенно спокойным, – и нам тоже пора. Вернее, вам. У меня здесь ещё пара дел.

– Я не пойду! – Милика попробовала встать, но ноги подкосились, и она почти упала на мертвые листья. – Я останусь. С Людвигом. Руди, ты позаботишься о Мики?

– Позабочусь, – буркнул деверь, – и немедленно. Сыну в первую очередь нужна мать, так что изволь отправляться с Клаусом. Нагель в порядке, я смотрел. Как доберётесь, пришлите сюда священника. И коня поприличней.

– Я не хочу, – замотала головой Милика, – моё место здесь. С Людвигом.

– Руди, – Клаус в отчаянье переводил взгляд с неё на деверя и назад, – давай наоборот.

– Цигенбок! – голос Рудольфа хлестанул, как кнут. – Ты уже сделал всё, что мог, и даже больше. Забирай их, и вон отсюда!

– Я не уйду, – деверь её не слышит, не желает слышать, но она заставит считаться со своей любовью, будь он хоть трижды регент, – слышишь, не уйду!

– Уйдёшь, – Рудольф схватил её за запястья, вынуждая встать, – если любишь Людвига, а не себя, уйдёшь. Клаус, долго ещё вас ждать?!

Милика рванулась, но Руди мог сдержать дикого жеребца, не то что женщину. Он не позволит ей остаться, но она теперь знает дорогу. Принц-регент не станет вечно сидеть с невесткой, у него слишком много дел.

– Пусти, – попросила Милика, и брат Людвига, не говоря ни слова, разжал руки, – мы едем с Клаусом.

Цигенгоф торопливо подхватил Мики, и они втроём пошли к тропинке. На краю обрыва Милика оглянулась: Рудольф Ротбарт стоял у церковной ограды и смотрел им вслед золотым волчьим взглядом.

Эпилог

1

В лиловеющем небе кружило вороньё, рвались ввысь шпили Святого Михаила, за ними проступала прозрачная луна. Принц-регент поднялся и неспешно задёрнул шторы.

– Спасибо, – от души поблагодарил Цигенгоф, – после вчерашнего я с этой круглой дурой не в ладах.

– Она скоро похудеет, – утешил Руди.

– Слушай, – Цигенбок внимательно посмотрел на приятеля, – никак не пойму, что с тобой сегодня не так.

– Спроси, что полегче, – предложил его высочество, – тут я тебе не помощник.

– Полегче, говоришь? Тогда откуда ты взялся? Я был уверен, что ты у своей красотки.

– Георга благодари, – зевнул Рудольф, – вот уж действительно, во всём плохом есть своё хорошее.

– Георга? – Цигенбок явно ничего не понимал. – Он-то тут при чём?

– При многом… Хочешь выпить?

– Признаться, не очень.

– А я выпью, – Руди налил вина и кивнул на свернувшуюся у камина Брауне, – спит… Всю ночь выла, а теперь спит.

– Ты говорил о Георге.

– Говорил, – Рудольф ополовинил бокал, – я удрал из Витте, потому что не хотел его видеть. Иногда нет ничего хуже старых друзей, которые тебя знают лучше, чем ты сам. Особенно если одному из них взбрело в голову тебя убить.

– Георг хотел тебя убить? – затряс головой Цигенгоф. – Пожалуй, я всё-таки выпью.

– Пей, – разрешил Рудольф, вновь берясь за бокал. – Пока ты пытался натравить на меня Милику, сюда явился Георг. Ему передали, что я прошу его подождать. Он остался, но сначала куда-то послал слугу, что и требовалось доказать.

– А потом?

– А потом я доказал, – хмыкнул Рудольф, – на пустыре в Льняном переулке. Знаешь это место?

– Обижаешь, – возмутился Цигенбок, – его весь Витте знает. И скольких ты убил?

– Четверых. А пятый оказался молочным братом моего лучшего друга Георга.

– Господи…

– Господь тут ни при чём, скорее уж сатана. Но, как ты понимаешь, встречаться с Лемке мне расхотелось, и я решил развеяться.

– И что теперь будет?

– Не знаю! – Глаза Руди бешено сверкнули, – Со мной и впрямь что-то не так, даже ты заметил! Я – регент, Клаус, а не палач… Я знаю, что должен сделать, и я сделаю, но, дьявол, уж лучше б мне руку под Гольдфельтом оторвало!

– Ты с Георгом так и не виделся?

– Нет. Слушай, Цигенбок, иди отсюда, а? И без тебя тошно.

– Ладно, не злись. Просто я не мог поверить, что это Лемке.

– А сейчас веришь?

– А что мне остаётся? Свинья!

– Можно сказать и так, ладно, проваливай.

– Ну, если я тебе не нужен…

– Мне никто не нужен, – рявкнул Руди и вдруг осёкся, – разве что…

– Что? – хриплым голосом переспросил Цигенбок.

– Брат Готье Бутора предпочёл собственный кинжал топору палача…

– Его предупредили, – тихо сказал граф фон Цигенгоф.

– Да, – подтвердил принц-регент, – у него нашёлся друг, который его предупредил.

– Говорили, что Анри де Монлý сделал больше. Он избавил друга от греха самоубийства.

– Георг фон Лемке – твой друг? – Рудольф Ротбарт улыбался, и его улыбка живо напомнила Клаусу о вчерашних волках.

– Да, – Цигенбок торопливо поднялся и вдруг хлопнул себя по лбу. – Я наконец понял, что не так, Где твоя цепь?

– Потерялась, – Руди залпом допил вино, – прошлой ночью много чего потерялось…

2

Почему волки не говорят? Неужели мало потерять душу, имя, лицо, нужно ещё и лишить голоса.