в привилегированной тюрьме для особо опасных врагов советской власти. В этой тюрьме зэков не выводили на работу и даже передавали им передачи Швейцарского Красного Креста. Наум Ромашкин, как многие советские евреи, был женат на русской простонародной женщине, блондинке из обывательской семьи, его однокурснице, тоже экономистке, у них был сын, мой ровесник, внешне простой русский парень, отдаленно не похожий на еврея. Жену звали Ксения. Наум так и называл жену Ксенией. У нас в семье их тоже называли по именам, это было в стиле 1920-х годов.

С Наумом мой отец подружил своего друга, некого Мерчо, болгарина. Мать Мерчо была близка с самим Димитровым, с ЦК Болгарской Компартии и через Коминтерн попала в СССР. Она с сыном бежала с Черного острова, где была особенно зверская тюрьма для коммунистов. Мерчо был близким другом отца и подружился с Наумом. Отец и Мерчо учились у Осьмеркина во ВХУТЕМАСе, где Мерчо писал очень красивые картины: все в черном болгары хоронят под красным флагом своих убитых революционеров. Жизнь парадоксальна: старший брат матери, командир Донского корпуса, под руководством Врангеля пытался совершить в Болгарии реакционный государственный переворот, который не удался и белых интернировали. Но об этом моя мать, конечно, молчала и дружила с Мерчо. Мерчо был довольно неглуп и, разобравшись в том, что происходит в СССР, сказал моему отцу один на один со своим болгарским акцентом: «Все они, Глеб, сцеволочи». Одно время Мерчо с матерью жил в коминтерновской общаге в гостинице «Центральная».

В те же годы в коминтерновской общаге заведовал отделом кадров папаша бабушки четвертой русской революции Елены Боннэр, и при его участии расстреливали весь этот сбежавшийся в Москву со всего света коминтерновский сброд. Потом, конечно, расстреляли и самого папашу госпожи Боннэр, о чем она с горестью поведала телезрителям, прочитав на Лубянке в виде исключения, за свои особые заслуги, его дело. Расстреляли и Мерчо, и его мать, и всех их друзей эмигрантов. Но кое-кого, вроде Тито и Димитрова, оставили на развод. У Тито, правда, расстреляли с его согласия его любимую жену. А великий кормчий Мао, отступая, бросил свою жену с детьми, и их расстреляли гоминдановцы. Так что все это было в порядке тех окаянных лет. К сожалению, все это не стало глухой историей. До сих пор коминтерновские дрожжи бродят в крови нынешних политических деятелей. Правда, недавно госпожа Боннэр, вспомнив Бунина, сказала, что теперь Россия снова переживает окаянные дни. Этим высказыванием в телеинтервью она фактически подвела черту под своей прошлой правозащитной и революционной деятельностью. Как еврейского интеллигента и энцефалитика Наума в армию не взяли, но он принимал участие в китайской революции. Он хорошо знал китайский язык, подолгу жил в Китае, беседовал и с Мао, и с Джоу, и с Джу Дэ и был близко знаком с сыном Чан Кай Ши, воспитанным на Лубянке. Наум разрабатывал в Госплане слияние двух великих государств, был тогда такой план. Я довольно часто бывал с родителями у Наума с Ксенией и играл с его сыном Витюшкой, неплохим пареньком. Жили они в доме напротив КГБ, там, где во дворе дурковатый черный Воровский подскакивает на гранитной тумбе, но потом в жизни Наума произошла решительная перемена. Он стал еврейским национальным героем. Ему бы самому памятник поставить на месте дурковатого Воровского, которого совсем не зря подстрелили белые. Крупная гадина была. Сталин тогда стал стареть, окончательно выживать из ума и решил перерезать всех евреев. Часть из них он решил выслать на Дальний Восток, устроив крушение на карнизе железной дороги вдоль озера Байкал. Для этих целей подыскали врачиху Тимашук и стали хватать и мучать еврейских врачей. История эта достаточно хорошо известна. Недавно я был на Воздвиженке, проходил мимо запущенного особняка, где когда-то был еврейский комитет защиты мира, о чем висит табличка, и вспоминал всех еврейских писателей и актеров, ходивших туда в свое время бороться за мир и потом убитых. Наум Ромашкин свято верил в коммунистическую идею, в дело Ленина-Сталина, во всех этих заросших шерстью, как австралийские человекообразные аборигены, Марксов и Энгельсов, труды которых он знал наизусть. И не вынесло честное идеалистическое еврейское сердце Наума Ромашкина такое поругание его идеалов и идолов, и написал он письмо в ЦК на имя самого товарища Сталина: дело врачей и заявление Тимашук есть злостнейшая провокация империалистических разведок и компрометация священного дела Ленина-Сталина. Поступок по тем временам неслыханной смелости и героизма. Когда в бериевском МГБ прочитали это заявление, то их взяла оторопь от такой смелости, они от этого совсем отвыкли. Наума, конечно, тут же арестовали, семью его из дома с прыгающим Воровским тут же выселили в подвал, жену с работы уволили. Зубы Науму выбили на первом же допросе, но он говорил и говорил, харкая кровью, о извращении святого дела, о том, что Берия провокатор, что Сталина обманули органы. Его объявили врагом номер один. Досконально изучили его биографию: вся семья суперпламенно революционная. Безупречная партийная карьера, русская жена из простонародья, крупный специалист, работник Госплана — ни к чему не придирешься. Следователь у него был русский. Когда Науму вставили новые зубы, далеко не всем подследственным вставляли новые зубы, то следователь, увидя их, заорал: «А, жидовская сволочь, зубы новые вставил!», и стал бить Наума головой и зубами о край письменного стола. Снова выбил. И опять в лубянской поликлинике ему вставили новые зубы. Наум ни в чем не признался, стоял на своем до конца: Тимашук — провокаторша, Берия — обманщик партии и тоже провокатор. Наума объявили израильским и американским шпионом и дали двадцать пять лет лагерей особо строгого режима. Такое и Щаранскому не снилось. Только Щаранский теперь министр, а Наума Ромашкина все забыли, и он умер в коммунистической безвестности и партийной глуши. Есть такая сугубо советская партийно-большевистская глушь. Почему не расстреляли Наума Ромашкина? Наверное, потому что он поразил Лубянку своим бесстрашием. Я знаю аналогичный случай. Одного бывшего царского офицера спросили на первом допросе: «Вы хотели убить товарища Сталина?» И бывший офицер вполне искренне ответил: «Да, я его очень хотел бы убить, но вот случая не представилось». Этим он сохранил себе жизнь, и с ним обращались очень почтительно. Настоящий откровенный враг, из которого не надо выколачивать показания. Быть может, Наума готовили к какому-нибудь видному политическому процессу. Дав двадцать пять лет, его отвезли в особый лагерь политических бессрочников. Лагерь был секретный, дорог к нему не было. Далее я цитирую самого героя: «Нас привезли туда на