орды поклонников имела. Работала воспитателем в колонии брошенных детей, на хорошем счету была, к тому же партийная и очень положительная, а потом запила горько. Приходила в ночной рубашке и тапочках прямо по снегу. Сверху пальто накинуто, а под ним сиськи еще крепкие болтаются, а сама седая, красивая, в крупных естественных локонах. И все покойница (царствие ей небесное!) выкрикивала: «Наливай, Леша, полным стаканом, я меньше не пью», а потом обязательно стоя на крыльцо помочится и уйдет. Спирт гидролизный и «Рояль» из черножопских будок пить стала, и вскорости и скончалась.

А еще мой приятель переехал по обмену в новую квартиру в кирпичный дом, а там пара жила — дверь сломана, окна выбиты, жена за мужем с топором бегает, а он от нее с девятого этажа из лоджии прыгает и о тополя амортизирует и живой остается. Три раза прыгал: один раз по веткам, как Тарзан, спустился, а два раза, как грач, на верхушках застревал — пожарных с лестницами вызывали. Милиция протокол составляла и прозвала его «Вова-парашютист». Потом они с женой по разным квартирам разъехались, так жене скучно стало — она к мужу в разменянную однокомнатную квартиру ездит, топором дверь вырубила, окна выбила, но балкона там нет, тополей тоже нет, так что пока так обходятся и не прыгают.

А еще я в деревню ездил, там Серёню хоронили. Деревня под Курском большая, километра на два, но от алкоголизма вымерла, мужиков мало осталось, а которые есть, все худые-худые — каждый по десять и больше баб за самогон обслуживает. Серёню жена топором во сне по виску хрясть, как капусту, и зарубила. Он от этого и умер сразу, даже не хрюкнул. А ведь больно, когда топором по виску с силой рубят… Зарубила она его идейно, всем и ему заранее объявляла, что зарубит: «Чтобы такой гад не жил вообще». Он красивый был, голубоглазый, кудрявый, а яйца у него всегда от самогонной любви пустые-пустые болтались. Пока жена на работе в совхозе пашет — его охочие старушки к себе водят. Он их и по нескольку штук за раз огуливал. И двух сестер-близняшек, и мать с дочерью, и свекровь с вдовой невесткой. Чтобы не распыляться по разным точкам, обрабатывал коллективно. Их собственные мужчины от сивухизации давно окончились и глину на бугре за церковью нюхают себе на здоровье. Серёню одни мужики хоронили, на вытянутых руках несли, вроде как жертву революции или фронтового товарища. Баб на похоронах из экуменической эмансипационной солидарности вообще не было. Они все в этот день активно экуменировали — собрались без мужиков и бражку против мужского пола пили. Выпили шесть ведер и волчицами по деревне всю ночь выли, всех дворняжек всполошили, и они троих овец с тоски загрызли и обглодали.

Вообще с эмансипацией и экуменизмом дело обстоит очень сурово. Как известно, женская думская фракция рвется к власти и хочет ввести насильственную стерилизацию алкоголиков и жертв афганской войны, чтобы не размножались и не плодили уродов. Несколько закоренелых феминисток, впавших в бомжизм, поселились в мошонке мухинской статуи «Рабочий и колхозница», которая в некотором роде была символом не только «Мосфильма», но и СССР. В мошонке рабочего есть подобие комнаты, там феминистки пьют портвейн, курят анашу, глодают отнятые у собак кости и предаются гетеросексуализму. Их даже как-то показывали по программе «Останкино», причем диктор недоумевал, зачем они живут в алюминиевой мошонке рабочего, а не колхозницы, у которой, правда, мошонки нет, но есть выдающийся желудок и две алюминиевые груди. По-моему, разница маленькая: хочешь жни, а хочешь куй…

Обо всем этом я думал, идя сзади АТС, где лежат огромные руки и ноги невостребованных советских статуй. Прямо остров Пасхи или египетские Сфинксы. Как известно, на этой же фабрике изготовляли в далекие годы начала советской эры и статую «Рабочий и колхозница», которую так полюбили нынешние феминистки. Там же, проходя мимо одного шестиэтажного дома, я увидел сцену, меня поразившую, хотя поразить меня довольно трудно. Из парадного на первом этаже выбежала миловидная женщина с серыми глазками, лет за тридцать, в руках у нее был черенок от граблей или лопаты с металлическим обломком на конце, и она этим черенком шустро выбила на первом этаже все три окна своей квартиры — кухни, гостиной и спальни. Била резко, профессионально, видно, что у нее есть навык. За стеклами метался полный мужчина с испуганным грустным и интеллигентным лицом и двое детей — мальчик и девочка. Дети плакали и кричали: «Мама, не надо, пожалей папу, мы замерзнем. Мама, не убивай папу». Когда мужчина подходил к окну, женщина пыталась достать палкой до его лица. Старухи у подъезда сокрушенно переговаривались: «Хоть бы она умерла, третий раз все стекла выбивает. Такой хороший добрый человек, и так детей любит». Была ранняя весна и шел редкий колючий снег.

1995 г.

Герой Наум Ромашкин

Очень мало в России героев. По крайней мере, я их мало видел. А я все-таки кое-что видел. Все уходят от опасности в тень, как скользкие от долговременного поноса бродячие собаки в репьях. Вот я слыхал про одного героя: пожилой казак-фронтовик, в станице недалеко от Новочеркасска (местные менты у него забили до смерти сына), он отточил шашку, пришел в отделение милиции и вырубил всю смену. Никто из ментов не успел даже достать револьвер — одни посеченные трупы. Или в одном городе Курской губернии, где я жил, милиция регулярно забивала до смерти граждан. Забьют в отделении сапогами, а потом повесят на кальсонах в камере для порядка, пущай, голубчик, повисит, а у покойника печень и селезенка отбиты и кишки порваны от сапог с подковами. И заставляли главврача местной больницы писать липовые заключения о смерти. Покойник, дескать, умер от инфаркта или удавился от неразделенной любви. Но главврач оказался героем, решил ментов вывести на чистую воду. Чаша терпения главврача переполнилась, когда менты до смерти забили приехавшего в отпуск с Дальнего Востока здоровенного моряка. Менты его забили и бросили в овраг. Люди его по вороньему оживлению нашли. Вскоре менты забили еще одного рабочего в парниках, но тот ожил, позвонил в больницу. Главврач спрятал его в бокс инфекционного отделения под чужую койку и начал рыть. Подкупил в отделе кадров милиции паспортистку, та притащила ему фото всех ментов. Забитый их опознал. Главврач в прокуратуру в Москву. Дело еще в СССР было. Ну и что? С двух ментов погоны сняли, начальника в другой район