– Мы должны… помочь Кеве. – Я не знала, издала ли хоть звук. Пашанг и Эше приблизили уши к моему лицу. – Помогите Кеве убить Марота, – сказала я.

По небу прокатился вой, как при рождении и смерти тысячи демонов. Еще одна голова Марады отлетела в сторону, забрызгала облака кровью, а потом испарилась как дым, устремившись к земле.

– Что за адская штука там болтается? – спросил Эше.

Ну конечно, он же не видел Мараду. Он видел только Марота. По какой-то причине ангел вышел из-за покрова, а джинн – нет.

– Там еще что-то есть, – ответил Пашанг. – Если прищуриться, можно видеть его контур на фоне неба.

Он просунул руку мне под спину. У меня от боли замелькали звезды перед глазами. Я вскрикнула, и Пашанг меня отпустил.

– Возьми… мою руку, – пробормотала я, обращаясь к кому-то из них. – Кажется… я наконец поняла, как это работает. Мы должны… молиться.

Эше покачал головой, словно гневаясь, что я даже предлагаю такое:

– Нет. Нужно положить тебя на носилки и уходить отсюда.

Топот приближавшихся лошадей укачивал, я едва не заснула. Почему йотриды теперь скачут прочь от гулямов, которых разбили? Что за джинн мог заставить их бежать от врагов-людей к врагу-ангелу?

Что это, улюлюканье? Оно усиливалось бесконечным грохотом скачки и пронзительным ритмом, которым славились гулямы.

А тем временем цепкое щупальце Марота обвило последнюю голову Мариды, оторвало ее и отбросило на сотню миль. Тело султанши джиннов обратилось в кровь и дым. Неужели Марот победил? И все кончено?

Я закашлялась кровью и слюной. Улюлюканье гулямов усилилось и теперь неслось отовсюду. Като говорил, что они не боятся ангелов, но похоже, они и нас не боятся. Мрачный взгляд Пашанга сказал мне, что они окружили нас. Мы проигрываем. Их подкрепление прибыло, а наши силгизы еще в нескольких днях пути.

В небе над Маротом появилась дыра, сквозь которую виднелось черное звездное небо. И оттуда спустилась женщина со сверкающими сине-зелеными павлиньими крыльями, держащая в руках скипетр. Ее длинные черные волосы напомнили мне о матери, какой я ее в последний раз видела восемь лет назад. Более того, сам вид этой женщины смягчил мою боль.

Лат с павлиньими крыльями, держащая величественный золотой скипетр, – так Пашанг описывал свое третье видение. Это в самом деле она? Богиня?

Она направила на Марота скипетр, излучавший ослепительное свечение, которое стало целительным бальзамом для моей боли, надеждой со звездных небес, ореолом чистого света и навевало приятные воспоминания, может быть, и не мои.

Ангел превратился в кристалл и взорвался, волны крика сотрясли воздух, а останки разлетелись во все стороны и просыпались на нас бескровным градом чистых и сияющих бриллиантов. Даже внутренности у божества прекрасны.

Но, во имя Лат, означало ли это, что Марот теперь мертв? Она уничтожила его так легко, как могла лишь подлинная богиня.

После гибели ангела гулямы только заулюлюкали громче. Прав был Като, так здесь и произошло. Эше, Пашанг и я наблюдали, разинув рты. Мне казалось, теперь все мы можем ее видеть. Наконец-то Лат явила себя.

– Это же мое последнее видение, – восторженно произнес Пашанг. – Это… это Она.

– Это правда Лат? – спросила я, еще раз содрогнувшись от пронизывающей боли в разбитой спине.

Пашанг взял мою руку:

– Давай помолимся. Ради этого все и было.

Эше разъединил наши сцепленные руки.

– Она же убила ангела. Не о чем больше молиться!

– Эше прав, – согласилась я. – Думаю, с меня хватит.

Пашанг ударил кулаком по песку:

– Чего хватит, жизни? Гулямы намерены уничтожить нас. Почему бы вместо этого не вознестись?

Вознестись? Это слово отчего-то казалось таким… соблазнительным. Вознестись, стать выше всей этой крови и смерти. Посмеяться над стрелами, которые посылают в нас люди, как будто мы – облака. Быть как джинны… как ангелы… даже как боги.

Пашанг протянул руку. Я потянулась к ней, но Эше ее оттолкнул.

– Лучше умереть, – сказал Эше. – Разве ты не помнишь, Сира? Марот дал тебе способность соединять звезды, чтобы вы с Зедрой могли нести беды. Ты не должна использовать этот дар, и особенно в таком отчаянии!

Пашанг глянул ему в лицо:

– Мы идем по пути, которого тебе никогда не понять. Я здесь для того, чтобы убрать препятствия на этом пути. Я неплохо к тебе отношусь, Эше, но тебе лучше не становиться одним из них. Есть только один вариант – поражение либо окончательная победа.

Победа. Я хотела ее. И как я могла позволить нам проиграть сейчас, когда мы от нее так близко?

На нас дождем посыпались стрелы. Всюду с бесконечным, душераздирающим предсмертным криком падали йотриды. Некоторые атаковали окружающих гулямов, может быть, вопреки здравому смыслу надеясь вырваться. Но, учитывая, что крики гулямов раздавались со всех сторон, йотридов могли спасти разве что крылья.

– Не сдаваться! – призвал Пашанг. – Сражайтесь, пока пески не выпьют всю вашу кровь!

Мы оказались среди моря умирающих лошадей и людей. В океане песка, крови и страха. Непрерывно летели стрелы. Йотриды подбежали к нам и подняли над нашими головами щиты, закрывая солнце и небо. По щитам колотили падающие на них стрелы.

Пашанг в третий раз протянул руку:

– Возьми меня за руку, Сира. Мы можем лечь под этот песок или подняться к облакам.

Эше рухнул на землю – стрела ударила ему в ногу.

– Не делай этого, Сира! Есть судьба хуже смерти!

Судьба хуже смерти. Это и есть наш путь? Но я не могла согласиться. Нет судьбы хуже смерти, хуже, чем обратиться в ничто. Пока есть жизнь, есть надежда.

А тебя, Эше, я никогда не дам в обиду.

Атакующие со всех сторон гулямы прекратили кричать и улюлюкать. Звуки терзали меня – разрывы бомб, гибнущие лошади, гул выстрелов и хрипы посреди скрежета стали, последние крики жизни. Еще хуже были запахи гнили, желчи и серы, дух поражения. Но я ничего не могла поделать, я лежала, и вопящая боль в спине не давала пошевелиться.

Как бы ни была мучительна боль, я не выберу смерть. Я вспомнила жгучую печаль того дня, когда из юрты в Пустоши меня везли в новый дом, и ту леденящую бездну, когда я прощалась с братом и Тамазом, когда плакала в каком-то храме Зелтурии. Да, я желала смерти, но это было, когда я в бессилии зависела от чужих обещаний. А теперь, с молитвой, я все могу изменить.

Вместо того чтобы вести своих людей в адский последний бой, Пашанг оставался здесь, стоял на коленях рядом со мной.

– Судьба хуже смерти, – повторил