Высочайшую самоотверженность и мужество проявили сотрудники горотдела КГБ в городе Припять. Начальник горотдела подполковник В.Н. Клочко, майор В.А. Богдан и старший оперуполномоченный капитан В.В. Суховилин прибыли на место аварии уже через несколько минут после взрыва и выясняли все обстоятельства, получив годичную норму радиоактивного облучения, после чего были госпитализированы.

«Многих сотрудников приходилось заменять по медицинским показаниям, – пишет Голушко. – Но не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь из оперативного состава отказался от выполнения служебных обязанностей в этой зоне повышенного риска для здоровья. Мы потеряли тридцатилетнего капитана Юрия Решетникова, мастера спорта по волейболу, который получил облучение во время проходки вместе с шахтерами туннеля к разрушенному реактору».

Ознакомившись с материалами оперативного сопровождения расследуемого уголовного дела, Николай Михайлович Голушко приходит к выводу о том, что взрыв произошел в результате недостаточного внимания к человеческому фактору, ошибочных и безответственных действий администрации и инженерно-технического персонала станции в сочетании с принципиальными недоработками в системах защиты. Он пишет: «Мучительным для понимания остается такое обстоятельство: на Чернобыльской АЭС перед взрывом проводился нестандартный эксперимент, который был разработан предприятием, далеким от ядерных проблем. Отсутствовал технический инструментальный контроль за запасом реактивности, наиважнейшим параметром, обозначающим безопасность энергоблока». Старший следователь киевской прокуратуры Сергей Янковский пришел к убеждению, что «авария на ЧАЭС – дело рук невежд от атомной энергетики».

Совсем недавно Николай Михайлович рассказал мне еще ряд очень важных моментов, связанных с расследованием Чернобыльской аварии и не вошедших в его книгу. Не о всех из них можно пока говорить в открытой печати, но некоторые проливают свет на подлинные причины трагедии. Так, например, по словам Николая Михайловича, 13 августа 1986 года были арестованы директор ЧАЭС Виктор Брюханов и главный инженер станции Николай Фомин. Директору вменяли не только проводившийся с нарушениями эксперимент, но и безответственное поведение после аварии: он отправлял сотрудников одного за другим обследовать зараженные территории, не сообщая о радиационном фоне. Академик Легасов описывает директора ЧАЭС как человека очень испуганного и не способного действовать в момент чрезвычайной ситуации: «Директор ЧАЭС был в шоке, от начала до конца. Я увидел его в первый день, как приехал туда. И последний раз я его видел на заседании Политбюро 14 июля, когда рассматривались причина аварии Чернобыльской. Прямо там его и спрашивали. И он был всё время в шоке. Он никаких разумных действий и слов произнести не мог , он был там недееспособный человек».

В один день с Брюхановым был арестован и главный инженер станции Фомин. Оба они были помещены в СИЗО КГБ. Рассмотрение дела должно было начаться в марте 1987 года, но перед первым заседанием Фомин в камере разбил очки и вскрыл себе вены. Как рассказывает Николай Михайлович, после этого ему пришлось подсадить в камеру к Фомину двух оперативников, которые следили за тем, чтобы тот не покончил с собой.

7 июля 1987 года под конвоем в ДК Чернобыля привезли Виктора Брюханова, Николая Фомина и Анатолия Дятлова – заместителя главного инженера ЧАЭС, который в ночь на 26 апреля 1986 года был старшим по должности на станции, в момент аварии находился на пульте управления 4-го энергоблока и руководил действиями операторов. Именно Дятлов отвечал за проведение испытаний режима «выбега турбогенератора», который позволил бы использовать инерционное вращение ротора генератора для обеспечения электропитанием технологических насосов при возможном обесточивании станции. После взрыва Дятлов считал реактор заглушенным и отдавал приказы обеспечить его охлаждение. Фигурантами уголовного дела должны были стать также три оператора станции: начальник смены 4-го блока Александр Акимов, старший инженер управления реактором Леонид Топтунов и начальник смены реакторного цеха Валерий Перевозченко. Но они умерли через считаные дни и недели после аварии: Акимов – 11 мая, Топтунов – 14 мая, Перевозченко – 13 июня.

Дятлов утверждал на суде, что в момент падения мощности его не было в помещении под названием БЩУ – блочный щит управления (откуда и проводился эксперимент), он ненадолго выходил – а потому не знал, что она падала до нуля, а не просто до низких значений. Некоторые свидетели показали, что если падение мощности и было случайным, то дальнейшие испытания на низкой мощности велись именно по инициативе Дятлова. «Как опасен большой самолет, летящий на малой высоте, так опасен и реактор РБМК на малой мощности, на этом уровне он плохо контролируется и управляется. Работа реактора на малых мощностях была недостаточно изучена. Думаю, что у персонала четкого представления об опасности не было. Но если бы все действовали строго по программе, то взрыва бы не произошло», – утверждал на суде заместитель главного инженера ЧАЭС по науке и ядерной безопасности Николай Васильевич Карпан.

– Кто, по-вашему, главный виновник аварии? – спросил Фомина прокурор.

– Дятлов, Акимов, которые допустили отклонения от программы, – ответил Фомин.

– Имея заочное образование, не по физике, на что вы надеялись, выполняя обязанности главного инженера станции? – спросил Фомина один из экспертов.

– На должность ГИСа (главного инженера станции. – А.В.) я не просился. А когда предложили, то не отказался. Кроме того, я рекомендовал директору подбирать мне заместителей из физиков. Ситников, Дятлов, Лютов – физики.

При этом выяснилось, что здоровье Фомина было подорвано еще до катастрофы: в 1985 году он попал в автомобильную аварию и получил перелом позвоночника. Тогда же он впервые обратился к психиатру, поскольку у него были сильно расшатаны нервы.

Судья Раймонд Казимирович Бризе вынес приговор с точно такими сроками, как запросил прокурор: Брюханов по части 2 статьи 220 (нарушение правил безопасности на взрывоопасных предприятиях и во взрывоопасных цехах) и части 2 статьи 165 (злоупотребление властью или служебным положением) УК УССР получил 10 лет. К такому же наказанию – по 10 лет исправительной колонии – по части 2 статьи 220 приговорили Фомина и Дятлова. Начальник смены станции Борис Рогожкин по части 2 статьи 220 и статье 167 (халатность) УК УССР получил пять лет, начальник реакторного цеха № 2 Александр Коваленко – три года по статье 220, а инспектор Госатомэнергонадзора Юрий Лаушкин – два года по статье 167 УК УССР.

В 1988 году Фомина перевели в Рыбинскую психоневрологическую лечебницу для заключенных, а в 1990 году признали невменяемым и освободили, переведя в гражданскую психиатрическую больницу. Однако он поправился и после выздоровления опять устроился на АЭС – на этот раз Калининскую, в городе Удомля Тверской области, где и проработал до пенсии.

По мнеию бывшего заместителя директора ЧАЭС Александра Коваленко (однофамилец осужденного Коваленко), который в 1986–1988 годах возглавлял отдел информации и международных связей при правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии, однозначно «виноват персонал станции». В своем интервью «МК» в связи с 30-летием аварии он подчеркнул: «Во время испытаний на выбег (сколько времени и в каком количестве будет вырабатываться электроэнергия для насосов, подающих воду для охлаждения реактора) мощность аппарата упала значительно ниже, чем было необходимо по программе. Персонал был обязан их прекратить и заглушить реактор. Но вместо этого они стали пытаться любой ценой поднять его мощность до запланированной программой эксперимента. Двенадцать раз операторы проигнорировали регламент эксплуатации, вопреки десяткам инструкций отключили все системы аварийной защиты и охлаждения. Так что причина аварии – незаконный эксперимент… Из записи телефонного разговора ясно, что оперативный персонал понимал – повышать мощность реактора нельзя. Но Дятлову позвонил работник всесильного ЦК КПСС Георгий Копчинский и приказал выводить четвертый реактор на мощность. В 1986 году на станции ходили слухи, что эти испытания были нужны для диссертации Копчинского. А Дятлов хотел провести их любой ценой, потому что тот обещал назначить его главным инженером или директором станции».