И все же вчера, разозлившись, я наломала дров. Зачем сказала ему те слова? Любить его – действительно самое страшное моё наказание, но ему-то зачем это знать? Не хочу думать, что теперь все мои карты раскрыты, и я полностью от него завишу. Не хочу думать, что теперь я точно его раба.

Хорошо хоть он ничего по этому поводу не сказал, и остаток ночи мы провели на кровати в полной тишине. Думаю, если бы в комнате была ещё мебель, он бы со мной рядом не лежал. Вальтер читал письма, лежа поверх покрывала, а я же пыталась уснуть, лёжа под ним, в чем мать родила. Вот надо было же в ванной забыть ночную сорочку? Холодно было так, что пар изо рта шел, а Вальтеру в одних брюках и с голым торсом было плевать. Зато мне было совсем не плевать на его вид, то и дело заставляла себя не пялиться на него. Хорошо хоть не простудилась ночью и, когда, наконец, уснула, стало довольно тепло. Правда, не знаю почему: то ли отопление всё-таки включили, то ли маг во сне согрел. Однако проснулась я одна, в холодной постели, да ещё и в собственной ночной рубашке, так что уж более вероятно, что отопление ночью включили, а затем наутро снова выключили.

Кутаюсь в одеяло, с мокрых волос капает на подушку, а мне даже нечем их высушить. Вальтер вернулся в комнату и старательно не смотрит в мою сторону. Стаскивает с себя мокрую рубашку, а затем достает из рюкзака чистую и сухую. Похоже, он и по магазинам успел пройтись, одежду себе купить. Стараюсь на него не смотреть и, накрывшись одеялом, пытаюсь стащить из-под халата полотенце, чтобы волосы высушить. Получается не сразу, муженёк так завернул, что и не распутаешься самостоятельно. Полотенце вытянула, но почти сразу же забыла, зачем его доставала.

Вальтер присел рядом на кровать, так и не застегнув пуговицы на рубашке до конца. Бегло посмотрел на меня, а затем забрал полотенце из онемевших рук. Не знаю, что должна сказать, пока он сжимает скомканное полотенце и смотрит в пол, думая о чем-то своем. Неужели решил все-таки поговорить о моих вчерашних словах? Комкаю одеяло руками, сжимаю так, что пальцы болят, но стараюсь, чтобы на лице не отразились эмоции. Сейчас он будет мне угрожать, надавит на меня как обычно, пристыдит своим новым козырем, а я не смогу ничего поделать. От отчаянья больно сжимается сердце, а я жду его слов, как приговора. Гнетущую тишину прерывает мой громкий чих, напоминающий, что волосы я так и не вытерла. Убираю мокрые пряди назад, но меня останавливают. Вальтер берет несколько прядей в руку, тем самым заставляя посмотреть на себя.

– Знаешь, бытует мнение, что родовой огонь существует исключительно для защиты наследников рода, таково его предназначение, – он сдвинул руку выше к корням волос, накрыл второй ладонью мою щеку.

От взгляда его глаз мне не по себе, сердце надрывно бьется в груди, я не могу оторвать своего взгляда от него. Жду с замиранием сердца, что будет дальше, то забывая дышать, то судорожно вдыхая. Маг медлит, смотря на меня очень странно, не могу понять, что за чувства отражаются на его лице. Когда его рука возле моего лица вдруг загорается, инстинктивно дергаюсь в сторону, но он не дает мне убежать, мягко удерживает за второе плечо. Медленно пропускает меж пальцами горящей руки прядь волос, а затем выпускает абсолютно сухой локон.

– Вот только моя мать так не считала, – улыбается, – она придумала кучу подобных штучек и сильно бесила отца, который все время повторял, что родовой огонь ей был дан не для этого.

Он проводит рукой снова, но уже осушая другую мою прядь, а я сижу, боясь даже ворохнуться. Сейчас он улыбается еле заметно, но, когда говорил о своей маме, его улыбка была такой, что я с трудом узнала в нем своего мужа. Не помню, чтобы он хоть раз улыбался так раньше, без иронии и сарказма, и такого холодного взгляда. Он может быть таким? Если бы сама не увидела, никогда бы не поверила. Сердце гулко бьется в груди, слегка опускаю взгляд, стараясь побороть порыв и не сделать очередную глупость. Меж его пальцев высыхает очередная прядь, Вальтер наклоняется вперед, чтобы достать до прядей на затылке, наши лица оказываются совсем близко. Его рука замирает возле шеи, сто́ит нашим взглядам пересечься. Он наклоняется к моим губам, почти целует, однако в последний момент отстраняется, и я замечаю целую гамму эмоций, которые он прячет, отводя взгляд и быстро проводя рукой по моему затылку, высушивая волосы.

– Больше никогда так не делай, – говорит глухо, снова поднимает руку, чтобы высушить оставшиеся пряди, но замирает, так и не коснувшись.

«Это в последний раз», – обещаю себе мысленно.

Подаюсь вперед, медленно и нерешительно, но, когда понимаю, что он вот-вот отвернется резко целую. Зажмуриваюсь, не желая видеть, что он чувствует сейчас. Рукой опираюсь на его плечо, а может, просто так его удерживаю. Его губы мягкие и податливые, он не сопротивляется, но и не отвечает, а мне так хочется, чтобы ответил. Мне так хочется, чтобы он почаще так улыбался. Открылся мне, но я понимаю, что у нас банально нет на это времени. У Вальтера нет времени и желания, чтобы полюбить меня, а у меня нет времени и желания, чтобы его наоборот разлюбить. Мои чувства не изменятся завтра или послезавтра, как не решится и проблема с ведьмой, если дальше продолжить тянуть с ней. У нас осталось совсем немного времени, каждое мгновение на счету, и я хочу провести это время с ним, с тем, кого люблю. По щекам текут слёзы, и Вальтер резко обнимает и притягивает к себе, отвечая на поцелуй. Под рукой быстро бьется его сердце, расстегиваю пуговицы на его рубашке, пока он стаскивает с плеч халат, проходится дорожкой поцелуев от губ к шее и плечу. Отбрасывает покрывало в сторону и пересаживает меня к себе на колени. Стаскиваю с его плеч рубашку, обнимаю, пока целует так, что забываю обо всем на свете. В голове исчезают мысли, даже понимая, насколько это неправильно – так поступать сейчас, не могу себя остановить, и, возможно, не хочу ничего понимать.

Как все просто было бы у нас, если бы я продолжала чувствовать к